сегодняшний урок отменяется по моему хотению. Костерить за это будешь?
Тиса отрицательно покачала головой и чуть улыбнулась.
– Спасибо скажу.
Кажется, губы собеседницы тоже дрогнули, однако Клара сдержала лицо.
– Тогда до завтра и… лучше замени это. – Она указала пальцем на свой подбородок.
– Голову, что ли? – позволила себе иронию Тиса.
– Шаль, – скривила губы Образцова. – Простынешь. Мне безразлично, а он рассчитывает на ваши уроки.
Под местоимением «он», конечно, подразумевался учитель. Видящая кивнула.
Впереди ее ждал свободный день, который она намеревалась провести с Поней. Да хотя бы снова побаловать девочку сладостями в пекарне Творожковых. И в театре кукольный спектакль несколько дней как играют, начало в полдень. Но прежде чем отдаться беззаботной прогулке, после клуба девушка направилась на рынок и, последовав совету Клары, приобрела новый шерстяной плат на шею.
К дому Кадушкиных в этот день она попала ранним вечером. На улице ребятня готовилась махаться в снежки. Какой-то мальчишка заглядывал в калитку с криком: «Устюк, ты скора?» «Иду!» – отозвался в ответ младший Кадушкин. Он сбежал с крыльца и вихрем пронесся мимо Тисы.
– Устин, ты шарф мой не видел? – вспомнила о пропаже Войнова.
Не ответил, хлопнул калиткой.
Девушка снова оглядела место пропажи – двор и провислые бельевые веревки – и сощурила глаза. Затем положила ладонь на часики. Памятованы работали не как видения, для воспоминаний прошлого не нужно было искать, где прилечь. Ты можешь стоять с открытыми глазами или закрыть их, а в голове в это время проносится отрезок из твоей прошлой жизни. Желаешь в подробностях – пожалуйста. Памятованы умели замедлять воспоминания. Даже то, что ранее видел краем глаза. Со стороны, правда, вид отрешенный приобретаешь. В этот раз Тиса решила припомнить тот день, когда она вывесила мокрый шарф. Капли с неба, снежная жижа под ногами, Поня и куры. И шапка Устина, мелькающая то тут, то там. На этом месте Тиса внимательно пригляделась. И точно! Замедлив увиденное в прошлом, поняла: шарфу помог исчезнуть мелкий вредитель. Устин сдернул его с бельевой веревки и сунул за пазуху. Затем пригнулся и пробежался к собачьей будке, туда его и забросил.
– Ну негодник! – возмутилась Войнова, отняв ладонь от часиков. Она повернула назад, но поздно – детвора уже унеслась дальше по дороге, и Устин с ними.
Но будка-то на месте. Тиса в нее и полезла. Нашарив рукой замерзшую лепешку, мало похожую на шарф, видящая потащила ее на себя. Однако Силач очень удивился вторжению в свой кров и подумал, что гостья решила его ограбить. Вцепился зубами в край «лепешки» и потянул на себя. В это время Никифоровна решила заглянуть к соседке и поспела на довольно странную сцену – постоялица, стоя на коленках пред будкой, перетягивала на себя какую- то неприглядную подстилку.
– Это мое! Отдай, – рычала девушка. Никифоровну она не видела, зато с возгласом узнавания заметила еще одну грязную тряпку в будке и с воинственным кличем вцепилась и в нее.
Наконец, завладев обеими подстилками, принялась очищать их от грязи и снега и тихо ругаться. Да-да, эта милая девушка знала пару фраз, достойных лексикона заправского солдата.
С опозданием она все-таки узрела соседку и поздоровалась, пряча за спиной отвоеванные у пса тряпки. Затем отползла бочком-бочком и сбежала во флигель.
Вечером едва узнаваемые вещи – шарф и пропавшую больше месяца назад пуховую косынку – Тиса выбросила в корзину с мусором.
