старика и исчезли из дома Отрубиных, я просто чуть с ума не сошел от отчаяния.
– Или все-таки сошел, – пробурчала Тиса, стараясь вырваться из тисков мужских пальцев, но тщетно. Ёсий лишь ближе притянул ее к себе.
Да что же этому мальчишке великовозрастному надо? Никак, поиздеваться? Так у нее найдется для него еще один привет от Кубача.
– Отпустите меня, граф, если не желаете расстаться с рукой, – тихо предупредила.
– О да! Дикарка из приграничья, – смакуя слова, прошептал Ёсий, горячо дыша ей в лицо. Но руку все-таки убрал. Тиса тут же отступила от наглеца на два шага. – Страстная необузданная роза с янтарными глазами, – хриплым голосом продолжил насмехаться барчук. – Подаришь мне свой поцелуй?
– При вас есть платок, граф? – поинтересовалась девушка.
Мужчина вздернул брови. Легкое изящное движение руки, и на свет был извлечен кружевной кусок ткани.
– Подберите слюни, ваша светлость.
Войнова на сей раз беспрепятственно села в сани и велела Жорке трогать. Кобылка неторопливо потянула повозку вперед, зашуршали полозья. А в спины отъезжающим летел громкий смех графа. Нет, он точно сумасшедший.
Когда сани исчезли за поворотом, Ёсий вернулся в карету.
– Кажется, это была бывшая приживалка Марьи Станиславовны? – без интереса в голосе спросила Лееслава, листая томик с пьесой.
– Да.
Граф развалился на скамье, по удобству напоминающей диван. Закинул ногу на ногу.
– Не помню, чтобы ты так бегал за девицами, – хмыкнула Леса.
– Тебе какое дело?
– Не понимаю тебя, братец. Интересоваться простушкой, когда Лиза в миллион раз больше подходит тебе. – На длинном лице все же проскользнула тень эмоции – обида за подругу.
– Отрубины – банкроты, Леса, – скривил губы граф.
– А эта девица – вообще никто. Ты еще матушке сообщи, что хочешь ее к алтарю повести.
Ёсий заложил руку за голову и хохотнул.
– Тише, сестренка. Единственно, куда бы я желал повести эту шипастую розочку, так это в свою спальню.
Удовлетворившись ответом брата, Леса снова вернулась к пьесе и безразличному тону.
– Знала бы матушка, какой ты порченый.
– Но ты же не выдашь меня, моя дражайшая сестра? О, я не перенесу ее занудных нравоучений!
Глава 17
Письма, видения и размышления
Ганна помахала перед зеркалом конвертами.
– Твой вэйн еще два письма прислал. Скоро я сама его прощу и соглашусь выйти за него замуж, так и знай.
Из соседней комнаты послышался возмущенный возглас Симона.
– Ишь, все слышит, когда не надо, – откликнулась Ганна. – А когда прошу помочь, так не дозовешься из мастерской!
Она снова взглянула на свое отражение.
– А если серьезно, дорогая, то пока твой вэйн ведет себя очень прилично, судя по его письмам. Возможно, этот мужчина на самом деле не настолько плох, как мы о нем думали. Впрочем, прочти сама.
Перед глазами заскользили строки. В первом письме колдун сообщал о том, что седьмого числа Рич благополучно был сопровожден в табор, где мальчишку тепло приняла семья. Что в честь его возвращения кочевники устроили ужин с плясками. О страстных кочевницах не упомянул и словом, естественно. Затем вэйн поведал о желании Агапа Фомича воротиться в Увег. Рассказал, как они воспользовались порталом в Ижск и как после этого старик сравнил переход с пустым желудком во время поста: «Голод гложет, а легкость в теле небывалая». Тиса мысленно согласилась со сравнением. Она тоже знала, что такое вэйновский переход. Письмо завершалось обещанием Демьяна приглядеть за мальчишкой и просьбой не беспокоиться.
Второе письмо начиналось с описания тех несколько встреч с Ричем, когда вэйн навещал мальчика в таборе. О том, как катал его на рысаке, не поднимаясь высоко от земли. Как Рич выбрал себе жеребца и назвал его Гасур, что значит «сокол» на языке кочевников. И Тиса поймала себя на мысли, что много, оказывается, не видела. О своих сомнениях насчет Рамила Демьян умолчал.
К концу письма строки перестали отличаться строгой выверенностью рядов, словно сбросив оковы. А тема послания неожиданно перетекла в иное русло.
«Тешу себя надеждой, что мои письма тобой не отвергнуты и не отданы во власть пламени. Они теперь – единственно возможный способ поговорить с тобой, прикоснуться к твоей душе хотя бы вязью букв, сплетающей слова, ощутить под кончиком пера ту тонкую незримую нить, что еще, быть может, связывает нас. Тиса… С каждым днем мне невыносимей держаться вдали от тебя. Я возненавидел драконовы версты, что разделяют нас. А два месяца и семнадцать дней до весны, до твоего решения мне представляются вечностью. О, сейчас я сполна наказан собственной ложью и малодушием. Но
