меня в смятение неожиданным признанием:
– Знаешь, зачем мне понадобился наследник, Мика? Не только для продолжения рода, что тоже важно. Но и для того, чтобы справиться с грядущим безумием. Ребенок со сходным даром, моя плоть и кровь – тот якорь, который способен удержать меня на краю бездны.
– Только ребенок? – зачем-то спросила я, все еще пребывая под впечатлением от его откровений.
– Не только. Брат, сестра, отец, мать или одаренная возлюбленная, согласная на установление магической связи. Но у меня ведь нет никого. Я хотел, чтобы ты родила мне сына или дочь. Думал влюбить тебя в себя, соблазнить, привязать… В детстве ты не давала мне прохода и очень обижалась, когда я говорил, что взрослые просто шутят, называя тебя моей невестой. – Он улыбнулся, на этот раз с грустью. – Помнишь? – Поднял на меня взгляд. Я отрицательно мотнула головой. – Совсем ничего? – Пожала плечами. – Похоже, мать не только дар твой пыталась выжечь, но и память, – с неприязнью прошипел он. – Не все выжгла, я прав?
– А если бы я не пала жертвой твоего мужского обаяния? – спросила ядовито, игнорируя его последний вопрос.
– Предложил бы сделку, – ответил он. – После рождения ребенка вы бы с ним отправились жить в столицу под опеку Милисенты. Или в любое другое место, выбранное тобой. Я умею быть благодарным, мышка. – Он опять улыбнулся, и снова печально.
– Так надо было с этого и начинать, а не изводить меня недомолвками! Я бы наверняка согласилась.
– Так хочется от меня сбежать? – язвительно полюбопытствовал герцог.
– Да! Нет… Не знаю. – От первого восклицания к концу фразы голос мой упал до шепота. Я правда не знала, чего теперь хочу. Разум вопил, что сделка с последующим отъездом – идеальный вариант для нас обоих, но что-то во мне протестовало, требуя разобраться в собственных чувствах. Может быть, сердце? К тому же остался невыясненным один очень важный вопрос.
– А ребенку это все не повредит?
– Бездна! Мика! – вспылил Ивар. – Я, конечно, понимаю, что ты считаешь меня бездушным монстром, но не до такой же степени! Ребенку ничего не грозит, тебе – тоже. Я сам был якорем отца. – Он сдвинул рубашку, обнажая мускулистую грудь, и ткнул в район солнечного сплетения. – Символ почти выцвел за последние годы, но кое-что можно разглядеть… Вот тут.
Я протянула руку и провела кончиками пальцев по его коже, на которой, помимо царапин, отпечатался серый узор, оставшийся от тягучей черной субстанции, впитавшейся в тело. В меня, кстати, эта гадость тоже просочилась, оставив причудливые следы, которые постепенно бледнели, но вовсе не от мыла. Как там сказал герцог? Тьма приняла жертву! И, похоже, отблагодарила силой, которая в совокупности с лекарственными настоями восстанавливала теперь мое здоровье. Спрашивается, зачем мне при таком раскладе еще и заезжий лекарь? Чтобы засвидетельствовать лишение невинности?
– Если ты был его якорем, зачем ему еще и девственницы? – проворчала я, продолжая задумчиво поглаживать старую метку, с удовольствием отмечая, как вздрагивает под моими пальцами рельефный живот мужчины.
– Девственницы были до, – перехватив мою руку, шумно выдохнул он.
– Я бы не потерпела… девственниц, – сказала с намеком, возвращаясь к играм с пеной.
– Учту. – Серьезность герцога подкупала. – Теперь расскажешь про сон? Он ведь был особенный, не так ли?
– Расскажу, если ответишь еще на один вопрос.
– Микаэла…
– Это важно!
Он приподнял бровь, ожидая, и я с замиранием сердца проговорила:
– Почему моя мама так сильно тебя ненавидела? Что случилось тогда… в детстве?
– Ты чуть не утонула, – нехотя отозвался он, пряча взгляд.
– Разве не ты меня спас?
– Я. – Он снова посмотрел на меня, выражение его лица изменилось, в глазах отразился пытливый интерес. – Ты вспомнила или Ангелина все-таки признала ошибку?
– Вспомнила… прямо на алтаре, – краснея, пробормотала я и снова увидела, как мрачнеет собеседник. – Ивар, мне сложно поверить, что мама… моя умная, рассудительная, мудрая матушка, обвинив тебя из-за неправильного первого впечатления, потом во всем не разобралась. Что-то ведь еще тогда случилось? Да? То, из-за чего и понадобилось блокировать мою память? Мне говорили, что я много болела в детстве…
Он молчал, хмуря брови, на лбу его появилась вертикальная морщинка. Я ждала, терзая пенные хлопья, которые за время нашего разговора заметно уменьшились в объеме. Этак скоро нечем будет прикрываться от его светлости, что плохо. За мыльной завесой я чувствовала себя спокойней.
– Давай поступим так, мышка, – наконец заговорил герцог. – Я не стану упоминать подробности той истории, просто дам тебе слово, что, как бы ты ни раздражала меня, будучи маленькой вертлявой занозой в золотых кудряшках и платьицах с бантами… никогда, слышишь? Никогда я не пытался тебя убить.
– Но кто-то же пытался?
– Да. В озеро ты вошла не по своей воле.
