Прилавок.
Кофемашина.
Бекон.
Сироп.
Официантка в смешном белом фартуке с рюшами и зеленой блузке с вышитым золотом именем. Рэйнбоу, то есть Радуга.
Сначала я подумала, что это название какого-то бренда или стилевой прием, но затем она сказала:
– Здравствуйте, меня зовут Рэйнбоу, что вам принести? – и
как я очутилась в этом месте?
За окном шоссе, четыре полосы в одну сторону, четыре в другую. Посередине – тонкая, полустертая разделительная полоса. Тротуар, едва вмещающий тяжело дышащую мамашу с узкой детской коляской, дорожка для бедных
потому что даже беднейшие из бедных должны ездить на машинах – это же Америка,
«Дженерал моторс», «Форд», «Никола Тесла», постоянный/переменный ток, победа автострады, смерть поездов, что-то я читала…
Передо мной ставят тарелку: бекон, помидор, сосиска, картошка, тост, крепкий черный кофе, я ведь это не заказывала?
– Не желаете ли чего-нибудь еще?
Пустая тарелка.
Кто-то съел мою еду, когда я мигнула, и теперь тарелка пуста, и я ответила: «Нет», – потому что я наелась, хорошо наелась, прямо до отвала, и болела голова, и было это
сейчас
которое было на два часа позже, чем
тогда
которое тоже было сейчас
которое умерло.
И женщина, чьи родители решили назвать ее Рэйнбоу, спросила:
– Еще кофе, милочка?
А я ответила стихотворной строкой из Байрона:
– И хотя ночь создана для лобзаний, тех лобзаний, что дню не видать, мы с тобой полуночных гуляний, милый друг, не должны продолжать.
Она ахнула:
– Ой, как это классно…
но какой-то мужчина наступил мне на ногу, и я рявкнула: «Пошел на хрен!» – а он скорчил гримасу и зашагал себе дальше.
И я снова проголодалась, но продолжала бежать, просто бежать, а утром Байрон спросила:
– Попробуем сегодня другое?
а я не помню, что сказала ей в ответ.
Глава 69
Какое-то
место.
Какое-то
время.
Я –
это время.
Это место, и моя голова
Именно эти слова я написала у себя на ладони большими черными буквами.
Когда я написала эти слова?
Я оглядываюсь, и вокруг
темнота.
Этот момент, настоящее время, это мгновение, эта секунда, теперь она станет длиться вечно, как только я это пойму, не воспоминание, не нечто, вдавленное в прошлое, но вечное откровение, понимание того, что время не убывает, осознание того, что расстояние не может сократиться, и это
сейчас.