Я считала плитки на тротуаре, приподняв сумку с тянувшими меня вниз тяжелыми книгами, причем даже не моими – наверное, я их где-то украла.
– А ты слышала о процедурах? – пробормотала я.
Она резко подняла на меня глаза и тут же улыбнулась, пряча колкие иглы во взгляде.
– Конечно.
– Говорят, есть Клуб ста шести…
– Конечно же, я слышала.
– Болтают, что там тебя делают совершенным.
Она не ответила, и тем же вечером я «провела» ее до лаборатории, где смотрела в дырку в стене, которую просверлила тремя днями раньше, поставив в нее оптоволоконную камеру, как она села в кресло, не дернулась, когда ей сделали укол, и улыбалась, когда ей надели на глаза очки. Мужчина в синем пластиковом комбинезоне, которого я раньше никогда не видела, раздвинул волосы у нее на макушке и на всю длину ввел в череп десятисантиметровую иглу с чем-то вроде круглой антенны на конце. Пульс у нее не участился, дыхание осталось ровным, кислородный обмен – девяносто девять процентов, кровяное давление – сто двадцать два на восемьдесят один. В уши ей вставили наушники, на язык приладили металлический датчик, в нос вставили трубку. Они ждали. Жужжали механизмы, кто-то заварил кофе, они продолжали ждать.
Спустя тридцать шесть минут с нее по одному сняли все приборы, и ничего не изменилось, но когда она открыла глаза, человек в синем комбинезоне произнес:
– Легко радушное дитя привыкшее дышать, здоровьем, жизнию цветя, как может смерть понять?[9]
А она улыбнулась, явно не чувствуя боли, и ответила:
– Навстречу девочка мне шла: лет восемь было ей; ее головку облегла струя густых кудрей.
После процедуры ее довезли до дома, и от двери она помахала им рукой, а на следующий день получила семьдесят восемь баллов за работу по познавательной деятельности и культуре, что было до смешного высокой оценкой, сияя от счастья, пошла на английский и сидела там, пока лектор не произнес:
– Всё девочка твердила мне: «О нет, нас семь, нас семь!»
В этот момент Мередит повернулась, все так же безмятежно улыбаясь, и изо всех сил врезала углом своего дорогого серого ноутбука по голове сидящему рядом студенту.
Глава 73
«Скорая» – слева, полицейская машина – справа.
Мередит визжала долго, очень долго, пока ее оттаскивали от юноши, которого она пыталась убить. Она визжала, пока ей не вкололи успокоительное, и полулежала в наручниках на сиденье «Скорой», каталка которой была уже занята тем юношей, у кого сквозь раздробленные кости черепа розовым просвечивал мозг. Я стояла в толпе зевак – то молчащих, то плачущих, а больше всего пытающихся снять увиденное на телефон, пока разъяренная профессорша антропологии не рявкнула:
– Если где-то, хоть где-то увижу фотографию этого бедняги, то вышибу вас отсюда! Да так вышибу, что все вы пожалеете, что не родились теннисными мячиками!
Профессорша, с виду лет пятидесяти пяти, была миниатюрной, в очках, и умела придавать своим словам такую значимость, что они тотчас до всех доходили. Она обладала легкими оперной дивы и яростью питбуля, так что пред ее гневом толпа рассеялась, и я в том числе.
Ночью я вернулась в лабораторию, где Мередит проходила процедуры, и не нашла там ничего, кроме пустых комнат, пахнущих отбеливателем.
Я вернулась к дому Агустина Карраццы, и он тоже исчез, уехал второпях: свет выключен, дома никого.
Я заперлась в номере мотеля, обложила подушками двери и стены, а потом снова слушала голос Байрон, врубив его на полную мощь, когда та заявляла:
– От клинка протираются ножны, от страстей разрывается грудь; нужен сердцу покой невозможный…
Хей, Макарена!
На этот раз порыв на рвоту исходил целиком от меня, из того, что я лично испытала, а не из имплантата в моем мозгу.
Затем я запустила записи всех стихотворений Вордсворта и лорда Байрона, какие только нашла, улеглась на кровать и слушала их: никакой отрицательной реакции не последовало. Я не выпускала из виду часы, чтобы убедиться, что провалов во времени не было.
Мередит поместили в отдельную палату, приковав наручниками к койке. За дверью ее сторожил сонный дядька в синей фуражке с никотиновыми пятнами на пальцах. На стуле рядом с ним лежали смятые бумажные стаканчики из-под кофе и почти опорожненная упаковка кукурузных чипсов. Я украла сестринский бейджик у какой-то женщины в онкологии, хирургический халат из галереи над операционной и планшет с зажимом со спинки чьей-то койки. Я убрала волосы назад и улыбнулась сидевшему у двери полисмену, который не удосужился проверить мой бейджик, когда впускал меня в палату.
