– Вот – придется, правда, прокатиться, вы знаете, куда ехать?
– Разыщу.
– Я бы на вашем месте не очень-то доверял телефону. У нас тут сигнал все время пропадает.
– У меня есть карта, – ответила я, записывая адрес. – Разберусь.
– Ну, тогда удачи вам.
– Спасибо.
Вот оно: я ее нашла.
Глава 104
Я веду машину, как будто во сне.
Не могу решить: красива эта земля или же уныла? Может ли уныние быть красивым?
Серый камень вырывается из чахлой травы, вонзаясь в серое небо.
Засохшее дерево, изогнутое ветрами, тянется скрюченными пальцами почерневших ветвей к пучкам бурой колючей травы, растущей на голых камнях.
Вдоль выступа невысокого холма стоят столбы.
Вода из пруда, лужи или безымянного источника, который так часто меняется со сменой времен годы, что никто не удосужился дать ему название, стекает на дорогу, затопляя ее по ступицы колес моей машины. Я еду медленно, прислушиваясь к хлюпанью под днищем, и снова прибавляю скорость на той стороне, двигаясь к маяку рядом с заброшенной фермой.
Монотонность, серость, пустота. Иногда дорога резко взлетает вверх и так же быстро стремится вниз. Земля здесь почти все время омывается водой, то и дело попадаются соляные отмели, вдающиеся в берег, словно выплеснутые туда Посейдоном.
Упавшие с холмов камни, как они там оказались? Острые белые зубы, словно от расколотого молнией собора, проплешины желтого мха из ниоткуда, растущие неизвестно на чем.
Дом в форме улья, к двери нет подхода, провода к нему тоже не тянутся, он выходит на озеро и на край залива с бурыми от земли и песка берегами, где сливается с морем.
Здесь красиво?
Это край земли?
Когда наступает вечер, я нахожу убежище на ферме, которую посоветовала женщина, продавшая мне пирог с мясом (с каким мясом? – неважно, забудем) из фургончика, припаркованного на обочине дороги.
И много у вас покупателей? – спросила я.
Люди сами меня находят, ответила она, а за ее спиной надрывалось радио.
Вы знаете, где тут можно переночевать?
Попробуйте заехать к семейству Маккензи, ответила она. У них есть гостевая комната.
Ночлег стоил десять фунтов, и хозяйка фермы дала мне еще одно одеяло, поскольку «вы, наверное, непривычная к холоду».
В углу моей комнаты терпеливо плел паутину паук, настолько привыкший к одиночеству, что не мог постичь появления человека в своих владениях. Я приоткрыла дверь и проскользнула в туалет, где, сидя на унитазе, глядела на висевший на стене вышитый коврик с надписью, гласившей:
И ПОЙДУТ СИИ В МУКУ ВЕЧНУЮ, А ПРАВЕДНИКИ В ЖИЗНЬ ВЕЧНУЮ.
Мой мобильник не ловил сигнал, но мне разрешили позвонить с проводного телефона.
Я сделала один звонок, короткий и по делу, поблагодарила хозяйку за гостеприимство и легла спать.
Проснулась я на рассвете, потому что меня разбудила хозяйка, расхажившая взад-вперед у меня под окном и яростно покрикивавшая на уток.
Утки крякали, и она крякала в ответ, они плотно обступили ее, крича кря-кря-кря, когда она бросала им корм. Кря-кря-кря, подпевала она их громкому и дружному хору. Я подошла к ней и сказала:
– Здравствуйте, я не здешняя. Можно у вас купить что-нибудь на завтрак?
На кухне рядом с печкой сидела ленивая кошка, свернувшись в одиноком кресле-качалке, она открыла один глаз, смело бросая вызов любому, кто попытается сместить ее оттуда, из самой теплой части ее владений. Я обошла кошку стороной, но женщина бросила на нее сердитый взгляд, и та спрыгнула, чувствуя, что проиграла не успевшую начаться битву.
– Ешьте, да ешьте же вы! – воскликнула хозяйка, видя мою нерешительность, и я принялась за домашний хлеб с домашним медом, собранным из ульев до того, как пчелы впали в зимнюю спячку, а она включила погромче радио и стала мыть посуду. Мы не разговаривали, и я не видела ее мужа.
Когда я, покончив с едой, направлялась к машине, она спросила:
– Куда путь держите?
