Смятение и сомнения: что эта женщина, дорого и со вкусом одетая, делает в запертой допросной?
– Где ваше начальство? – добавила я, прокладывая себе путь к посту дежурного. – Скажите ему, что я намерена подать жалобу… А, вот и туалет!
Я рванулась к двери туалета, не успел полицейский и рта раскрыть, и он, дурачок, не стал меня преследовать. Оказавшись в туалете, я выждала пять минут, потом умылась, разгладила блузку, убрала волосы на затылок и триумфальным маршем вышла из полицейского участка мимо поста дежурного, спина прямая, голова высоко поднята.
Никто не пошел вслед за мной.
На следующий день газетные заголовки вещали об обнаружении «Слез царицы» и о том, что, к сожалению, вору удалось избежать поимки. Спустя два дня я проследила за инспектором Эвардом от полицейского участка до гостиницы, где он остановился, – квадратного серого здания в районе Донауштадт, а когда он вышел оттуда поужинать, я натянула пальто, зимние сапоги и пошла следом за ним сквозь поздний вечер.
Падал снег, выпало его сантиметров десять, он облеплял сапоги, насквозь мочил брюки, и от него синели колени. Он приглушал звон трамваев, гнал пешеходов с тротуаров и заставлял желтые огни в окнах казаться горячими и далекими. Я сунула затянутые в перчатки руки под мышки и шла за ним, и иногда Эвард видел меня, а иногда поворачивался, чтобы вновь увидеть меня в самый первый раз.
Вот сейчас.
И еще раз.
Но
Он вошел в захудалую гостиницу, в зал с низким потолком, втиснутый под бетонные блоки крохотных номеров, где подавали чешскую крепкую выпивку с запахом аниса и вкусом микстуры от кашля и немецкое пиво, каждое в своем фирменном бокале, вареные сосиски, вареные овощи, жаренных в панировке кур и различные вариации на тему капусты. Он устроился в углу и к великому отвращению официанта заказал лишь полпинты ничем не примечательного пива и шницель с жареной картошкой. Когда он допил пиво, я села напротив него и спросила:
– Прошу прощения, вы инспектор Эвард?
– Да, но я…
– Меня зовут Джой, – сказала я, протягивая руку. Когда протягивают руку для приветствия, большинство людей машинально пожимают ее. Отказ же требует осознанно принятого решения. – Мы встречались в Милане, помните? Я фотограф-фрилансер, вот увидела вас и подумала…
Он не помнил, но его мозг сам заполнит пустоты. Он был в Милане, конечно же, разыскивая похитителя «Слез царицы». Иногда он встречался с журналистами. Он наморщил лоб и сдвинул брови: как же он меня забыл? Впрочем, кто запомнит какого-то там фотографа?
Я выдержала паузу, позволив этим мыслям проявиться у него во взгляде, а потом продолжила:
– Поздравляю вас с находкой «Слез царицы». Я об этом в газетах прочитала.
– Спасибо. Было бы лучше, если бы нам удалось ее арестовать, но… все равно спасибо.
– Ее? Разве похититель – женщина?
– У нас есть ее лицо на записях камер наблюдения с десятка других различных ограблений. Она оказалась беспечной – пальчики, образцы ДНК.
– Можно вас чем-нибудь угостить?
– Я собирался обратно в гостиницу, завтра рано утром самолет…
– Конечно же. Без обид.
– Мисс… Джой, так, кажется?
– Да, Джой.
– К своему удивлению, я вас не припоминаю.
– Мы встречались всего один раз, да и то мельком. В Милане, а в тот день вокруг было много народу.
– Ну да, – пробормотал он. – Ну да. Надеюсь вновь с вами встретиться.
С этими словами он поднялся, и я следовала за ним, держа дистанцию в двадцать метров, снова сквозь поздний вечер и снегопад. Я стояла у гостиницы до тех пор, пока не увидела, как в его номере погас свет, и почувствовала себя счастливой, у меня даже голова закружилась, как у новенькой в классе, которая наконец-то с кем-то подружилась.
Глава 17
Несколько лет спустя я сидела у мелкого ручейка в тени Большой мечети султана Кабуса с покрытой головой и голыми ногами и размышляла обо всем понемногу. Даже в тени камни продолжали хранить жар полуденного солнца, но он приятно грел мою кожу.
Богини Солнца:
Аматэрасу, отколовшаяся от своего брата, бога Луны Цукуёми, после того, как тот убил Укэмоти.
Баст, богиня-львица заката.
Шапаш, судия богов, отказавшаяся светить, пока вновь не будет воскрешен Ваал.
Бригита, кельтская богиня сердца, которая после смерти своего дитя плакала и пела одновременно, позднее канонизированная католической церковью
