парня, которые вошли в сортир и с полноправным хозяйским удовольствием (то есть — присев, закурив и развернув для чтения обрывки газет) стали им пользоваться, опровергли версию, что сортир женский. До Макса, наконец, дошло: это всё неправда, он сейчас болен, он бредит. Надо срочно бежать к реке, чтоб освежиться и не дать бреду свести себя с ума.
На мягких ногах, размашисто петляя и время от времени ударяясь о стены широкого коридора, он побежал от настигающей его неведомой болезни. Вывалившись из общаги РГФ на улицу, он упал лицом в асфальт, а когда перевернулся, увидел Стасю. То, как она через полгорода довела или довезла его до общежития медиков, а потом ещё втащила на девятый, он не помнил. Зато помнил, как шатаясь и постоянно поскальзываясь, пытался стоять (но в итоге всё-таки был вынужден сесть, причём, даже не сесть, а расползтись по дну ванны каким-то бесформенным кулём) под ледяным душем. Как лёг в комнате на пол, пристроив в изголовье учебники по английскому, и как с вызовом заявил, что будет спать здесь, поскольку еды опять не принёс и нормальной постели, а тем более общества такой шикарной девушки в этой постели не заслужил, и, честно признаться, вряд ли когда заслуживал, да и вообще — не пора ли Станиславе перестать его жалеть и исправить эту давно ставшую для неё очевидной ошибку…
Поздним утром он долго лежал на полу не открывая глаз, и убеждал себя, что кислый запах блевотины просто мерещится ему со вчерашнего перепою. Потом он встал, увидел мокрые пятна на паласе, и несколько минут простоял без движения, глядя в одну точку. В эти минуты он все силы тратил на то, чтоб отключить мозг и не представлять, что должна была думать о нём Стася, когда отмывала пол рядом с его мерзким опухшим лицом и отвратительным бесчувственным телом. Сделав сто или двести отжиманий, он не меньше получаса провёл в душе, разгоняя ледяной водой застывшую от гадливости кровь и пытаясь смыть с себя неизвестно что, а потом вышел на кухню и попросил у Стаси прощения.
Она негромко ответила «хорошо» и спросила, что случилось, он снова сказал про деньги, она резко оборвала его. Он растерялся, затем отодвинулся и впервые посмотрел на неё так, как собирался посмотреть при знакомстве. «Не задавайтесь, дамочка, вы, конечно, не про меня, да ведь и мне не очень-то и хотелось» — вот что можно было прочитать в его хамоватом взгляде. Когда он понял, что сейчас ему станет стыдно за свою выходку, и что выражение лица у него наверняка изменится, если уже не изменилось, он быстро вышел из квартиры.
Увидев Максима на пороге своей комнаты, Марат приветствовал его словами «не, ну надо же — живой», и поинтересовался, куда это Макс вчера исчез после того, как его проводили до туалета. Макс в телеграфном стиле ответил, что вышел проветриться, а на улице встретил девушку, с которой и отбыл. После чего осторожно расспросил Марата о событиях вчерашнего вечера. Выяснилось следующее.
Покинув «Кенгуру», компания решила продолжить в комнате у Марата. Макс пришёл в общежитие своим ходом, мало того, по дороге он довольно живо и внятно со всеми общался. На полпути от «Кенгуру» до общаги они встретили человека, которого Макс отрекомендовал как своего двоюродного брата, с которым не виделся двести лет, и который в итоге просидел с компанией до утра. Прибыв к Марату, Макс ещё какое-то время вместе со всеми пил водку, потом попросил показать ему туалет и исчез.
Удивившись новости про брата, и узнав, что ничего слишком стыдного в этой компании он вчера не делал, Макс решился прояснить самый страшный вопрос — чем же всё-таки вызвана странная галлюцинация в виде биде в мужском туалете общежития — и как бы между прочим осведомился, в какой туалет его вчера провожали.
Перед входом в сортир Макс решительно выдохнул и шагнул за порог. Около окна, напротив кабинок с унитазами, в гордом одиночестве стояло почти новое биде. Куча дерьма тоже была на месте. В глазах на секунду потемнело, а ноги снова задрожали от слабости. Макс пнул биде, чтоб убедиться в его реальности, а заодно показать этой навязчивой галлюцинации, как он к ней относится.
— Слушай, Марат, а что это за глюк — новое биде в старой советской общаге, да ещё в мужском туалете? Я вчера, кстати, чуть с ума тут у вас не сошёл, думал, белая горячка началась, — вернувшись в комнату, спросил Макс.
— А-а, биде наше… Да уж, вещь сильная, впечатление производит, конечно. Сколько я на этом деле пари выиграл… — Марат поудобнее уселся на своей огромной кровати, приготовившись долго и с удовольствием рассказывать о местной достопримечательности, которая послужила причиной возникновения множества баек. — Помню, как-то…
Рассказ был прерван диким грохотом, который, по всей вероятности, должен был изображать стук в дверь. В тот же момент дверь распахнулась, и Макс увидел в проёме своего двоюродного брата, который с порога закричал:
— Марат, ну как, нашёлся он? Тут такое дело… — брат увидел Макса и без лишних церемоний перешёл к сути: — Короче, Макс, хорошо, что ты здесь — там внизу твои мама с бабушкой, тебе повестка на отправку пришла, теперь прапорщики каждый день ездят, а ещё это… у тебя отец вроде повесился. Или чуть не повесился, как-то всё на бегу говорили, я-то ещё не спавши сегодня, да с похмелья, может, не понял чего…
Макс успел добежать до середины коридора, когда услышал Марата, кричавшего ему вслед:
— Тащи их сюда, аптечку найдём сейчас!
— Что с отцом? — выпалил Макс, подбегая к стоявшим на крыльце общаги маме с бабушкой.
По недоумённой реплике бабушки «А что с ним?» понял, что вариант «чуть не повесился» ближе к истине, и ему стало легче. Однако дальнейший разговор произвёл на него гнетущее впечатление — слишком уж сухо и отстранённо держалась мама. Она сообщила, что без него они с бабушкой в райцентр не вернутся. Так велел отец, который после третьего визита не стеснявшихся в выражениях прапорщиков бросил в сердцах «Лучше повеситься
