— А что Марат? — с недоумением спросил Майкл.
— Ну, так он ведь мешать будет наверняка. Мы же тем же самым собираемся торговать, и брать там же. Конкуренция и всё такое. А у него типа связи и крыша бандитская наверняка есть…
Ещё три бутылки — и все, включая рассудительных Майкла с Васильевым, согласились с тем, что описанная проблема существует, поэтому начинать работать при Марате нельзя. План по нейтрализации конкурента стал блестящим экспромтом, полётом вдохновения, когда за чьим-то «А давайте…» немедленно следует не только всеобщее одобрение, но и развитие темы: «Отлично, а тогда давайте ещё…». Сначала один из компаньонов предложил отправить Марата на месяц-другой к своим родственникам, проживающим где-то на границе с Монголией, не объяснив, правда, зачем бы Марат вдруг туда поехал. Но причину тут же придумал Макс: «Пусть он там от призыва спрячется, его ж недавно с дневного отчислили!». Майкл велел всем распускать слухи, что Марата уже несколько дней повсюду ищут военные с милиционерами, а Васильев пообещал организовать ежедневные визиты в кафе, общагу и университет людей в соответствующей форме.
Первые дни Марат беспечно отмахивался от тревожных слухов, но вскоре сам наткнулся в кафе на военного (лейтенант был одноклассником Майкла), который пил чай в компании двух патрульных и милицейского опера (приятелей Васильева из центрального РОВД). Когда Марат вошёл, военный достал из внутреннего кармана какую-то фотографию, посмотрел на неё и перевёл взгляд на Марата. Милиционеры начали медленно разворачиваться в ту же сторону, но Марата уже и след простыл. Он засуетился; тут ему как нельзя более кстати подвернулся тот компаньон, родственники которого жили в забайкальской глухомани, куда Марат вечером того же дня и отбыл. Перед отъездом он попросил Майкла подключить связи папика и сообщить, когда кончится этот совершенно непредвиденный наезд по линии военкомата, и вряд ли стоит говорить, что, находясь в ссылке, известия Марат получал самые неутешительные, и вернуться решился только через полгода.
Однако долго радоваться бегству Марата и как бы подразумевающемуся в этой связи торжеству справедливости, Максиму не пришлось. В кафе явился владелец оставленного на хранение шампанского и потребовал либо товар, либо деньги. Васильевский компаньон быстро провёл ревизию, по итогам которой повесил половину неоплаченного вина на Макса, присовокупив к этому долгу всё, что раньше велел записывать на себя. Последнее требование ненадолго привело Макса в чувство. Он попробовал опротестовать хотя бы эту часть гигантского, почти в пятьдесят тысяч рублей, долга, но в ответ совладелец кафе с издевательской улыбкой попросил предъявить соответствующие письменные распоряжения за его подписью, и Макс снова оказался в глубочайшем нокауте. На поиски шокирующей, какой-то совершенно невероятной суммы ему отводилось всего три дня.
К следующему утру он перебрал все возможные варианты и понял, что напрасно не верил в приписываемое богу или судьбе чувство юмора: сейчас единственным выходом для него было пойти по стопам Шуры Иванова и спрятаться от долга в армии, с которой он только что так благополучно разминулся.
Два дня он гнал от себя этот убийственный вывод, одновременно прикидывая, как подступиться к его воплощению жизнь. А на третий день выяснилось, что рациональное вновь проиграло интуитивному, и современного бога с чувством юмора победил древнегреческий бог из машины. Васильев выкупил Макса из долгового рабства, отдав компаньону свою долю в кафе. Остолбеневший от этой новости Максим пробормотал «спасибо, я всё отработаю, честно», Васильев ответил: «ладно, там разберёмся», и через день Макс умчался в свой райцентр искать продукты по подходящим ценам и заодно встречать с родителями новый год.
Перед отъездом Майкл, которого на собрании утвердили финансовым директором, велел ему взять у поставщиков счёт на оплату или хотя бы счёт- фактуру. Бухгалтерия птицефабрики поначалу упиралась, но Макс сумел их разжалобить. С интонациями попавшего в переплёт сироты он рассказал, что без этих документов ему, нищему снабженцу (тут валенки и ватник, надетые для преодоления заснеженных полей на пути от города к птицефабрике, пришлись очень кстати), не оплатят даже расходы на дорогу. «Первый раз вижу, чтоб командировку счётом или счётом-фактурой подтверждали. Командировочное-то бизнесмены твои хреновы не могли тебе выдать, что ли?», — ворчала бухгалтер, выписывая документы на 300 коробок яйца по 25 рублей за десяток. Назад «нищий снабженец» летел как на крыльях. Правда, настроение слегка омрачало то, что на отгрузку стояла очередь, и получить товар можно было только через две недели.
Смысл всей этой затеи с документами дошёл до Макса, когда они с Майклом и Васильевым явились за яйцом и предъявили в конторе документы на оплату. «Да, вы на сегодня на отгрузку записаны, только документы надо переделать, это старая цена, мы сейчас яйцо по 45 отпускаем», — сказала кассир. В магазинах яйцо, закупленное, видимо, ещё до нового года, свободно продавалось по 50 рублей, миллион на закупку товара Майкл занял под 40 % в месяц, так что с новой ценой покупатели не согласились, потребовав принять деньги и отгрузить товар по цене, указанной в документах. Спор о цене привёл их в кабинет директора, где сам директор и главный зоотехник стали доказывать, что продать яйцо по старой цене никак нельзя.
— Да вы понимаете, что у меня даже грузчиков почти нет, потому что платить им нечем! Мне тут на днях два вагона комбикорма в город на станцию пришли, так туда все на выгрузку пошли, даже птичницы, и люди на морозе пердячим, извиняюсь, паром всё это выгружали! — кричал директор.
В ответ Майкл нудным голосом сутяги говорил что-то про арбитраж и разорительную неустойку, Макс время от времени вставлял примирительные реплики, а Васильев молчал и сидел, как он это называл, с «лицом про войну». Перспектива суда директора не смутила:
— Да разоряйте! Мы сами, пока суд пройдёт, сто раз разоримся! — беспечно отмахнулся он. А главный зоотехник ухмыльнулся, показав дешёвые
