переехать, если так сильно сожалеешь о прекрасном прошлом, когда ты «на самом деле любила», да ещё при том, что ты этому своему красавцу до сих пор нужна? Почему со мной, а не с ним, раз со мной всё так плохо, если со мной только «боль и усталость»?
Таня вернулась гораздо позже, чем рассчитывал Макс. За время ожидания злость усилилась, и теперь он почти кричал на неё.
— Ты не понял. Или не так понял…. «Боль и усталость» это у меня не с тобой, это только со мной связано… Хорошо, если это тебе так важно, я скажу: я никого больше не люблю, поэтому и не с ним. Мне это уже неважно. Я там про другое хотела тебе сказать, но не так написала, наверное. Зря я вообще всё это тебе…
Он тут же прицепился к неосторожно сказанным словам:
— Никого не люблю — значит, меня тоже нет? Ты же никогда, ни разу не говорила ничего, как будто ничего между нами не было, нет и быть не может. Значит, правда — нет, не любишь?
— А ты? — тихо спросила Таня. — Ты — любишь?
— Но я… — Макс осёкся. — Да, в смысле, нет… В общем, ты, наверно, права, но я думал… Хорошо, но пообещай больше с ним не…
— Этого можешь не бояться, — равнодушным голосом ответила она. — Я не оставила родителям ни телефона, ни адреса, так что он со мной связаться не сможет. А сама я с ним больше видеться не хочу.
«ОК, сошлись на том, что никто из нас друг друга не любит, но вместе нам лучше, чем порознь, — думал Макс об этом разговоре через некоторое время. — Собственно, вышло ровно то, о чём я и говорил ей в самом начале — не влюблён, но хочу, чтоб мы жили вместе. Теперь вот живём. Обидно только, что она тоже не влюблена, ну так ведь далеко не факт, что это окончательно. Не в том смысле, что она в меня когда-нибудь влюбится, а в том, что я с ней на всю жизнь. Чёрт, о свадьбе, кстати, так и не поговорили, точнее, о том, что с разводом проблема, а она ведь уверена, что свадьба будет в январе… Но об этом лучше потом сказать, она наверняка ещё обижается из-за той ссоры после её „письма“. Ладно, сейчас с ней неплохо, она хорошая, я к ней даже привязался уже. Ну, а после будут у меня и другая жизнь, и другая девушка, и совсем другие чувства».
Через столичных приятелей Майкл организовал в Москве кредитную линию. Под старые накладные ТОО «Три коня» (бумаги доказывали, что фирма реально работает и имеет большой оборот) банки едва ли не в день обращения выдавали 20–30 миллионов рублей, то есть десятки тысяч долларов. Москвичи набрали с дюжину таких кредитов и принялись считать, сколько процентов за год они получат с банков за чёрный нал, а с «Трёх коней» — за «банковское обслуживание». Итоговая сумма произвела на них колоссальное впечатление. Очередной кредит они полностью оставили себе и принялись исступлённо, с каким-то мрачным остервенением тратить эти, выражаясь бухгалтерским языком, доходы будущих периодов.
Между тем дела у ТОО «Три коня» шли отнюдь не блестяще. Разница в 20 процентов между закупочной и отпускной ценой теперь воспринималась как отличный вариант, однако накладные расходы — транспорт, погрузочно-разгрузочные, обслуживание кредитов — превращали такую маржу в труху. Васильев был недоволен московскими кредитами, Майкл возражал: если нет сделок с хорошей прибылью, надо зарабатывать за счёт оборота. В результате Васильев сумел настоять лишь на возврате самых первых кредитов, которые они в начале года взяли наличными у местных коммерсантов под 250 и 500 процентов годовых. Однако банковская «кредитная линия» продолжала работать, и из Москвы потоком шли фуры с нерентабельным товаром.
Майкл стал появляться в офисе всё реже — заезжал раз в неделю минут на пятнадцать, чтобы забрать выручку. От предложений развеяться с хмурым видом отказывался, хотя прежде он был большой охотник до ночных посиделок в офисе за трёхлитровой бутылью «Smirnoff» и деликатесной мясной нарезкой «Steff Houlberg». Как-то в разговоре с Васильевым Максим обмолвился:
— Майкл совсем другой стал, — и очень удивился реакции товарища на эту не содержащую никакого подтекста фразу.
— Я всё ждал, когда ты заметишь, — ответил Васильев. — Он ведь не зря эти кредиты в Москве замутил, хотя не хуже нас понимает: чем больше берём кредитов, тем глубже мы в заднице.
— Не понял, а зачем же он тогда…
— Чтобы проще было себе нычку сделать и свалить с ней, — хмуро сказал Васильев. — Нам с тобой теперь надо думать, как из всего этого говна выбираться, пока он первый нас не подставил. Сам рванёт за бугор с деньгами, а за кредитами из Москвы к нам приедут.
— Так чего ж ты молчал? Надо с ним плотно пообщаться, пока не свалил, — Макс просто кипел от негодования.
— Лично ему что-то предъявлять без толку. Я ему пробовал намекнуть, но это бесполезно, без фактов его не расколоть. А точных цифр кроме него никто не знает, все записи и документы по деньгам у него. У нас с тобой только накладные со склада, там Боря рулит, а Боря — наш человек.
Услышав «накладные со склада», Макс просиял.
— Погоди-ка, так накладные — это просто отлично, это то, что надо, осталось с москвичами договориться.
— Так, теперь я не понял, — сказал Васильев, — давай, не тяни.
— Москвичи ведь тоже в заднице. Они второй месяц с проститутками пьют и из казино не вылезают, а когда надо очередной кредит отдавать, они просто новый берут, так?
— Так.
— Но скоро эта халява наверняка кончится. Очередной банкир наведёт справки, и новый кредит им не дадут. Тогда за старым кредитом сначала
