плотно сжаты, волосы кое-как собраны на затылке. Только кокетливый домашний костюмчик вместо привычного в больничных палатах халата напоминал прежнюю Элку. Да и костюмчик-то выглядел замурзанным, нелепым из-за повязанной сверху шали и соседства серых войлочных тапочек.
– Зябну все время, – вяло пояснила Элка и села на дерматиновый диванчик, напротив Киры и Дениса. Появление друзей как будто вовсе не тронуло Эльвиру, ни капли не удивило. Словно они каждый день ее навещали.
– Эльвирочке недавно укольчик сделали, – слащаво пояснила медсестра и заискивающе улыбнулась Денису. – Она теперь будет немножко заторможена, но…
– Благодарю вас за помощь, дальше уж мы сами, хорошо? – вежливо вроде сказал, а словно приморозил. Медсестра хотела что-то возразить, но запнулась, передумала и поспешно ретировалась.
Элка апатично молчала, уставившись в стену.
– Элечка, – позвала Кира, – Эля, ты меня слышишь? Нам нужно поговорить. Мы приехали спросить тебя кое о чем.
Никакой реакции. Кира беспомощно оглянулась на Дениса. Он опять взял ситуацию в свои руки. Пересел на Элкин диван, взял ее за плечи и развернул лицом к себе.
– Эля! – громко проговорил Денис. – Эля, слушай меня внимательно. Ты не сумасшедшая! Ты совершенно нормальная! Это происходит со всеми нами: и со мной, и с Кирой, и с Ленькой тоже так было.
Какое-то время Элкин взгляд продолжал оставаться затуманенным. Потом, видимо осознав смысл сказанного, она словно очнулась.
– Вы… тоже? – прошептала она.
– Тоже! – подтвердила Кира.
– Все стало… другое? Стало меняться?
– С нами это началось осенью, в сентябре. – Кира рассказала в двух словах про себя и Дениса. – А что произошло с тобой?
Эля изо всех сил старалась стряхнуть сонное лекарственное оцепенение. Медленно, с трудом поднялась с диванчика, неуверенными шагами подошла к раковине в углу, умылась ледяной водой, сделала пару глотков. Побрызгала водой в лицо.
– Как сквозь вату вас слышу. – Она потрясла головой. – Но сейчас вроде получше.
Она вернулась на место.
– Со мной это случилось в ноябре, перед праздниками. В сентябре я узнала, что беременна. Радовалась, с ума сходила от счастья. Ведь и надеяться- то давно перестала, а тут вдруг!.. Толику рассказала. Нельзя было не сказать, отец все-таки. Он, естественно, перепугался… Короче говоря, расстались. Но это неважно, главное, чтоб ребенок был. А утром, третьего ноября, проснулась, встала и чувствую – что-то не так. Потом дошло: не тошнит. Поначалу обрадовалась, думала, токсикоз прошел. Мне как раз к гинекологу на прием надо было. Захожу в кабинет, здороваюсь. Вижу – врач меня не узнает. Говорю ей: я беременная, моя карточка у вас, я записана на сегодня… Та говорит, не помню, нет у меня таких. Но карточку поискала. Все перерыла, не нашла. Я ничего понять не могу. Ну, думаю, мало ли… Потерялась, наверное, карточка. А что докторша меня забыла, так у нее пациенток полно. Она говорит, раздевайтесь, раз пришли. Осмотрю, заново на учет поставлю, если что. Посмотрела и выдала: а с чего вы взяли, что беременны? Никакой беременности и в помине нет.
Заново переживая подробности того дня, Эльвира начала заикаться, дрожать, несмотря на лекарство. Кира и Денис не останавливали ее: человеку необходимо выговориться, выплакаться. До этого момента Элка только и могла, что заливать свою беду спиртным.
После происшествия в женской консультации она едва нашла в себе силы дойти до дому. Ничего не могла понять. Не приснилось же ей это счастье двух последних месяцев! Оказавшись у себя, Элка бросилась звонить Толику, отцу несуществующего ребенка. Но ее ждал новый удар: некогда обожаемый гениальный художник, как выяснилось, слыхом о ней не слыхивал! Утверждал, что никогда в жизни не встречался с женщиной по имени Эльвира Яруллина. И Эля ему поверила. Потому что надо быть полным параноиком, чтобы заподозрить, будто все эти люди – Анатолий, докторша, лаборанты из женской консультации – сговорились, чтобы свести ее с ума.
Эльвира повесила трубку, не попрощавшись. Потом вытащила телефон из розетки, отключила сотовый и достала из холодильника бутылку водки. На работу ей идти было не нужно: Элка в последние годы трудилась дома. Писала картины на заказ. Так уж вышло, что никто из их институтской пятерки так и не устроился по профессии.
В свое время Эля окончила художественную школу. Говорили, у нее неплохие данные – вот они и пригодились. Дела шли неплохо: Элкины портреты, пейзажи и натюрморты пользовались спросом, круг постоянных клиентов ширился год от года. Эля не заблуждалась на свой счет, никогда не считала себя гением, как, к примеру, тот же Анатолий. Так о себе и говорила: «крепкий ремесленник».
Зато ее портреты получались добрыми и красивыми, натюрморты – сочными и яркими, а пейзажи – мирными и успокаивающими нервы. Часто ей заказывали определенную картину: просили изобразить, к примеру, лошадь, пьющую воду из ручья, или букет роз в белой вазе. Люди любили украшать ее незатейливыми произведениями стены кухонь и гостиных и готовы были за это платить. Писала Элка быстро, муки творчества ей были неведомы. Она ваяла свои картины без устали, как конвейер, и ее рекомендовали, передавали с рук на руки. Словом, без работы не сидела.
Родители поначалу были против Элкиных занятий. Особенно отец, занимавший хорошую должность в военкомате. Он твердой рукой направлял детей
