– Динечка, почему ты так раскипятился при слове Бухарест? По-моему, очень прикольное название!
– Угу, веселое. Нет уж, давай-ка поближе к инкам! Я, например, уже по лету соскучился!
– Полетели, я тоже соскучилась! Как ты – так и я!
На время перелета я сделал наш круглый ковер чуть попросторнее, прибавил метр к диаметру, чтобы нам веселее плясалось-кувыркалось, а для Маши слегка уменьшил силу тяжести. Это ей пришлось по вкусу: скакала как безумный сайгак. И Морка отличился: он опять захотел крылышки размять, решительно ничего не понимая в законах физики и аэродинамики, и я ему разрешил. Морка взлетел, вынырнув за пределы защитного купола – и его с оглушительным «сверхзвуковым» хлопком смело прочь от нас, ибо он словно бы попал под невероятной силы ураган, каких на планете нашей просто не бывает и быть не может! Догнал он нас за пару минут до посадки, а выглядел очень взъерошенным, даже уставшим. Ворон Мор – могучая птица, но здесь, на таких скоростях, даже и для его богатырской мощи впечатлений оказалось более чем достаточно, пришлось «подлечить», восстановить ему силенки…
– Машунь, ну что ты его портишь своими нежностями! Он воин и должен стойко переносить все тяготы…
– Он птичка, и у него крылышки устали!
– Моррочке крррови!!!
– Вот-вот, о чем я и говорил. Маша, а где твое колечко?
– Как где? Я же его в воду бросила, в прорубь Иртыша, на память, для нашего возвращения!
– A-а, тогда ладно. А то я испугался, что потеряла. Вон туда пойдем, где указатели!..
Наверное, помимо указателей меня вело какое-то верхнее колдовское чутье.
– Букач, что тут с нечистью? Есть местная или какая?
– Нет, о Великий, никакой нет. Тревожно тут шибко…
Да, что есть, то есть. Шли мы вдоль внушительной каменной стены, выложенной из гранитных блоков неправильной формы, по улице Триумфальной, если я правильно понял перевод, – и вдруг я замер! Передо мною лежал… висел… торчал… вмурованный в стену двенадцатиугольный каменище! На самой поверхности этого камня угадывалась трещина, так вот из нее и сочилась едва различимой струйкой, в волос толщиною… даже тоньше… много тоньше, какая-то странная мощь! Мощь, похожая на ту, что наполняла Стару, Ленту, но не совсем такая. Говорю – странная! И очень, очень… древняя, и очень… притягательная для меня. И тревожная, как правильно заметила Букач! Меня захлестнули, и подхватили, и едва не унесли на край разума и вселенной какие-то удивительные… предчувствия, предзнания… Но проснулась и осторожность. Я и тревога! Если это вещи вдруг совместными оказались, то лучше не делать резких движений и лучше свалить отсюда на некоторое время и расстояние. У меня будет достаточно возможностей подумать обо всем этом еще и еще. Один факт мне ясен стопроцентно: Отца за этими камнями нет, мощь эта не имеет к нему отношения, и он опять мною недоволен. Да, грамотно мы сюда зарулили, очень круто!
– Ну как, Маш?
– Ты как всегда прав, Диня, здесь все просто суперски! А неба такой синевы я вообще нигде больше не видела! А ты?
– и я тоже! Как ты, так и я! Двигаем отсюда. Кстати! Я придумал сегодняшний ужин. Археологический!
– При свете факелов, в неандертальской трибе? Мамонт в собственном соку?
– Даже лучше того! В Геркулануме, на одной очень крутой древнеримской вилле. В окружении заботливых слуг, под плеск волн Неаполитанского залива, под музыку свирелей и кифар… Согласна?
– О да.
И было так. Я воссоздал виллу такою, как она была две с лишним тысячи лет тому назад, включая библиотеку со свитками, но добавил туда современного освещения и сантехники. И зеркало в Машиной «спальне» поставил иное, отличное от тех, каким пользовались знатные римлянки в своем быту. Зеркало волшебное: искажать не искажало, но подсвечивало искусно, только знай смотри! Маша вглядывалась, примеряла одеяния, делала мэйк-ап, укладывала волосы, а я, чувствуя себя не хуже иного римского патриция, возлежал в трех метрах от нее и подколдовывал свой аттракцион: решил сбросить с Маши еще пять лет от ее оставшихся двадцати пяти, но не одним махом, а за четверть часа постепенного и плавного омоложения. Маша к тому времени взялась за мэйк-ап и первые минуты пребывала в замешательстве, и чем дальше – тем сильнее: положила верный тон (или мазок, не знаю, чего там у них как называется), а он вдруг перестал подходить! Маша «очищает холст», дабы насытить его новыми линиями и красками, но оттуда, с «поля битвы», вдруг исчезают даже намеки на морщинку!.. Наконец Маша, бросив на меня подозрительный взгляд, решительно стерла с лица все следы косметики, вгляделась пристально со всех мыслимых углов в свое лицо и бросилась на расслабленно лежащего меня с индейскими воплями! И застала врасплох!
– Издеватель! Бессовестный жулик! Разводчик! Была бы здесь подушка, я бы этой подушкой так тебя отделала!.. Зачем???
– В чем же я разводчик? Головой-то подумай! Ну сбросил с пожилой двадцатипятилетней тетеньки пять лет возраста!..
– Тетенька?! Всё, Петров! Прощайся с разумом и жизнью: защекочу до смерти!
– Только не это! Только не… Руки! Руки убери! Хорошо, хорошо, я сейчас опять все верну на место!..
– Не-е-ет! Я пошутила! Диня, всё, Диня, я уже никого не щекочу! Но больше не надо мною экспериментировать, по крайней мере сегодня! Ладно, Диня?
