самым связала меня с тем невидимым ранее миром! Ай да я!
Ленту я обнаружил еще издалека, почти мгновенно, и вновь оробел перед нею, охваченный томительным темным страхом… вот-вот, ужасом! Была смелость – и улетучилась, а я остался. Только что был смельчак, а теперь струсил. Оба – настоящие Севы Кирпичи! Но человеческое любопытство оказалось сильнее человеческого страха… что не удивляет… и в то же время очень, очень поразительно… странно для меня самого, любопытствующего под страхом… на грани… Одним словом, вытягиваю голову, как гусь, и приближаюсь… И медленно приседаю… на дрожащих коленках… Суперэго хнычет, а любопытство распирает. Вот так и гибнем все, от приматов до амеб, в погоне за неизведанными, либо непонятными, либо соблазнительными ощущениями.
Лента рванула мою руку на себя, да так сильно и резко, что я чуть было не завалился мордой вниз, в эту призрачную голубоватость! Это потому что не фиг на корточки присаживаться, корточки – ненадежная опора, надо было на стопу и на одно колено… вот так… если еще не поздно…
Жизненные силы, глубинные, те самые, которых не чувствуешь в повседневной обыденности, но которые и есть основа тебя самого – труса, храбреца, влюбленного, философствующего – пришли в движение и потекли из меня прямо в голубовато-прозрачную пасть… Эта лента мне как бы привиделась жаждущей глоткой, пьющей меня, жаждущей выпить меня… Один раз я вырвался от нее, и, пока не поздно, пора повторять попытку. Я дернул рукой и плечом, всем корпусом – и рука моя верная правая радостно выскочила из жадного глоталища! Я победил! Но вместо того чтобы радоваться очередному избавлению от… от… от… смерти или, как это у Толкиена… от развоплощения, сунул я на ленту левую руку и тотчас же отдернул ее обратно! Зачем я это сделал, чего хотел добиться??? А фиг его знает! Прилип левой кистью – и дёрг-подёрг! И опять у меня получилось!
Чисто машинально подношу ладони к глазам… Ёлки зелёные: а эта голубоватая субстанция-сияние по самые запястья… как бы по самые запястья на руки мне налипла. Я сразу скок, прыг в сторону от ленты… и остановился. Чтобы сообразить, осмыслить случившееся. И весьма остро, проникновенно вдруг понимаю, что хорошо бы чуть пораньше, еще до проведения опытов на самом себе, приступить к оглядке, раздумьям и прочим когнитивным процессам, как это и пристало человеку, почему-то считающего себя не глупее людей.
Елагин остров изрядно преобразился за те мгновения, что я был занят играми с лентой-людоедом.
Небо набрякло тучами, стало сизым, целлюлитным, просело почти до верхушек деревьев, самыми высокими и развесистыми из которых были дубы, неровным и мягким брюхом своим заслонило солнечные лучи, образуя искусственные сумерки посреди летнего дня, а из туч немедленно посыпался мелкий дождь, холодный такой, с туманцем… Левайсовские джинсы-скинии на мне были тряпичные, легкие, отнюдь не из брезентообразного денима, рубашка – джинсам под стать, да еще с короткими рукавами, неудивительно, что от всего этого новоявленного погодного букета у меня по всему телу гусиная кожа образовалась, бр-р-р…
Морось дождевая через минуту отступила, как бы раздвинулась в стороны от меня, а туман остался. Да не просто остался, но дополнительно уплотнился, словно бы сгущенка из тучи накрыла асфальтовую полоску, по которой я пришел «на место». Узкие округлые полянки вдоль дорожки, нарезанные двумя неровными ломтями по обе стороны от нее…
Типа кольца… или арены образовалось именно вокруг моей скромной персоны, а морось тем временем превратилась в ливень, который целиком и полностью сосредоточил свои усилия за пределами сего странного амфитеатра-поляны, выстроенной из тумана и волглых сумерек, из реденьких деревьев, по щиколотку стоящих в низкой, холмиками, траве; а центром всего этого, совершенно очевидно, являлся я, любопытствующий экспериментатор Сева Кирпич.
Туман, обрамленный ливнем, – и все это при полном безветрии. О чем можно думать в эти странные мгновения?.. Что можно успеть рассечь скальпелем рассудка? Не знаю, как и куда устремлены мыслительные движения других людей, когда они удивлены и напуганы одновременно, а я только и смог, что понять: «Под лопаткой чешется, вся эта голубая дрянь на руках не стряхивается никак, лишь бы трусы под джинсами не намокли от дождя… а может, лучше бы и намокли… для маскировки…». Труха всякая вместо мыслей. Что объяснимо и естественно, когда в голове каша из мозгов. Да, каша и мякина в желе, ибо я чувствовал себя окончательно поглупевшим, резко выпавшим из разума, накопленного за последние годы, плюс ощущение какого-то странного дежавю… Почему странного? Дежавю, ложная память, насколько я уяснил из почерпнутых сведений об этом психологическом феномене, по определению суть странное состояние разума, поскольку будь они реальные, эти воспоминания, то вся странность из них бы и улетучилась. А здесь странность несколько иного рода: я словно бы вспоминаю ранее виденные сны, а не переживаю ранее испытанное… воздушный шар почему-то увидел… И при этом точно знаю: не было у меня таких снов! Не было! Во, знаю, что ничего подобного не снилось, и всё тут!
Тем временем из кольцеобразной стены тумана, окружившей сплошь кусочек пространства, в центре которого находился я, выдвинулись зыбкие призрачные фигуры неясных форм… по размеру сравнимые с человеком… с лошадью… с аистом… Я напряг ментальные мышцы – те самые, новые, которые с некоторых пор выявились в сущности моей, поселилившись в головном мозгу, – и увидел, что окружившие меня фигуры вовсе не столь призрачны, да и зыбкости в них поменьше, чем бы мне хотелось. Зато вдоволь когтей, зубов, черно-багровых взглядов, ярости, злобы, голода!
Они молча и без объявления войны бросились на меня, общим числом шесть, и те две, которые были слева-сзади, опередили остальных. Я увидел их то ли угловым зрением, то ли внутренним – некогда было анализировать, как мне это удалось, – организм чисто автоматически среагировал на угрозу: я замахал руками в развороте и гаркнул что-то малосвязное, может быть, даже матерное… И голубая полупрозрачная пакость, прилипшая к моим рукам, вдруг преобразилась в тот скоротечный миг: на левой руке расплющилась в некое подобие томагавка с очень короткой рукоятью, а на правой вытянулась в
