поедем домой. А если ты увидишь, что Фрэнк меня не отпускает или пытается на меня напасть, то только в этом случае — и ни в каком другом! — беги за полицейским и зови на помощь. Там должно быть много полицейских, так что с этим проблем не будет. При любом раскладе после последнего удара я собираюсь попрощаться с Фрэнком и уйти от него. Поняла? Если ты увидишь, что мне не удается это сделать, если он меня схватил или я не знаю что, тогда кричи так громко, как сможешь, но одна к нам не суйся! Только с полицией!
— Ясно.
— Ну ладно, я отключаюсь. До завтра.
— Еще одну секунду, Кенжи.
— Что?
— Значит, Фрэнк все-таки оказался скотиной, да?
— Ужасной скотиной, — сказал я и выключил мобильник.
— Все, теперь я знаю, как этот мост называется, — сказал я Фрэнку. — Только, когда мы дослушаем колокол, я хочу, чтобы ты меня отпустил.
Я говорил очень спокойно. Так спокойно, что даже сам не мог в это поверить. Просто у меня больше не было сил нервничать. Я сделал все, что мог — попросил Джун прийти и проследить за нами. Это все, на что меня хватило. Боюсь, ничего лучше мне все равно было не придумать.
— Сам посуди, фамилии твоей я не знаю, полицейских недолюбливаю, да и к тому же запросто могу потерять работу, если свяжусь с ними. Так что в полицию заявлять на тебя я не собираюсь. Но я хочу, чтобы после последнего удара ты меня отпустил.
— Ну конечно! — сказал Фрэнк. — И вовсе незачем было просить свою подружку следить за нами, я и так тебя отпущу. Я с самого начала решил тебя отпустить, как только колокол звонить перестанет. Сколько раз можно тебе говорить? Мы же с тобой друзья!
Я смотрел на него и думал о том, что с тех пор, как мы с ним встретились, прошло всего три дня, даже меньше — два с половиной. Сейчас он вел себя как в самом начале, когда мы сидели с ним в баре- ресторане в дешевой гостинице недалеко от станции «Сэйбу-Синдзюку». Но это ничего не значило. То, что я его друг, не помешает ему меня убить.
— Кенжи, тебе спать не хочется?
Я покачал головой, хотя еще несколько минут назад был готов улечься прямо на пол, усыпанный битым стеклом. Но теперь усталость как рукой сняло. Наверное, из-за напряженного разговора с Джун.
Фрэнк с сомнением взглянул на меня и открыл было рот, чтобы что-то сказать, но сдержался и промолчал. Это было что-то новенькое. Такого я от него не ожидал. Он еще немного посидел в нерешительности, а потом направился к холодильнику в углу комнаты, достал из него бутылку минералки и начал пить прямо из горла.
— Хочешь чего-нибудь? — спросил он, утирая губы.
Я попросил колу, которую заметил в этом маленьком уродце, явно подобранном на помойке. Старенький холодильник был битком набит прохладительными напитками и пивом.
— Знаешь, Кенжи, я бы хотел тебе кое-что рассказать, но боюсь, это будет длинная история. Зато довольно интересная. Мне бы очень хотелось, чтобы ты ее послушал. Пожалуйста.
Фрэнк говорил как-то слишком кротко. Это меня насторожило. Тем не менее я сказал ему, что послушаю.
— Я вырос в маленьком городке на Восточном побережье. Даже не буду говорить, как он называется, все равно тебе это ничего не даст. Перед домом у нас был маленький стриженый газончик. И веранда тоже была — на таких обычно ставят кресло-качалку, в которое сажают старушку с вязаньем. Короче, обычный маленький домик в обычном сонном городишке. Такие то и дело показывают в американских фильмах. — Голос Фрэнка вдруг зазвучал как-то иначе. Лицо его просветлело. С каждой минутой пребывания здесь он становился все спокойней и умиротворенней.
Странное место. Вокруг сплошняком стоят какие-то хибары, но почему-то ни один звук с улицы или от соседей сюда не долетает. В комнате едва слышно гудит валяющаяся на полу флуоресцентная лампа да урчит холодильник. Вот собственно и все. Остальное — тишина. Разбитые окна и осыпающиеся стены завешены холщовыми тряпками и обрывками полиэтилена.
В комнате было очень холодно — мое дыхание превращалось в белые облачка пара. А Фрэнк, похоже, не дышал, по крайней мере, вокруг него никаких облачков не наблюдалось.
— В этот городишко мы переехали всей семьей, когда мне было семь лет. Переезд был вынужденным — в том месте, где мы жили до этого, я убил двух человек.
Выхватив из всего сказанного только английское слово «убил», я машинально поднял глаза и взглянул на Фрэнка.
— Сколько, говоришь, тебе было лет? — спросил я как-то помимо своей воли.
— Семь. — И Фрэнк глотнул еще воды из своей бутылки.
— Не может быть, — пробормотал я себе под нос и тут же почувствовал, что сказал абсолютно не то. С первых же минут знакомства меня не покидало ощущение, что этот американец ни на мгновение не перестает врать. Но на слове «семь» я понял: вот именно сейчас Фрэнк говорит чистую правду.
— До этого мы жили в маленьком портовом городке. Там населения было не больше восьми тысяч. Городок наш считался историческим местом. Неподалеку от него находилось одно из самых старых — четвертое в Америке — поле для гольфа. Оно, правда, не было таким уж известным, но некоторые прилетали в наш городок из Нью-Йорка и Вашингтона специально для того, чтобы поиграть в гольф. К нам ближе всего было ехать от Портлендского аэропорта. Канада тоже была рукой подать — пару часов на машине. В той части Канады все говорили по-английски, но я до сих пор помню свой священный трепет — это была настоящая заграница.
В нашем городе когда-то ходил трамвай, это немного странно для такого маленького городка, да еще и на Восточном побережье, но, к тому времени как я родился, трамваев уже не было — только посреди проезжей части остались трамвайные рельсы. Я обожал эти рельсы. Больше всего мне нравилось просто брести вдоль путей. Они казались мне бесконечными. Маленький ребенок, сам знаешь, сколько он может пройти? Поэтому как бы долго я ни шел, рельсы никогда не кончались, и я свято верил, что они идут через весь мир. Но мое самое сильное воспоминание тех дней — это воспоминание о том, как я потерялся. Ты когда-нибудь терялся, Кенжи?
Я покачал головой.
— Странно, — сказал Фрэнк. — Каждый ребенок хоть один-единственный раз, но должен потеряться.
В детстве отец часто рассказывал мне страшные истории про потерявшихся детей. Отец говорил, что если маленький ребенок играет один, то он почти наверняка потеряется. Поэтому играть одному ни в коем случае нельзя! Только всем вместе. «Кенжи, будешь играть один, придет страшный дядя и тебя заберет!»
Пока я думал про своего отца, Фрэнк вспомнил своего:
— Мой папа однажды сказал, что у него такое чувство, будто я научился ходить только для того, чтобы то и дело пропадать из дома. Как только я научился ходить, я сразу же начал теряться.
Странно было слышать слово «папа» от Фрэнка. После того как он сказал, что в семь лет убил двоих людей, я почему-то автоматически решил, что он был сиротой. В одной книжке я читал что-то похожее. Про то, как у одного мальчика умерли родители, и все детство он прожил в доме престарелых со своей бабушкой, а когда вырос, стал серийным убийцей.
— А как сейчас твой отец поживает? — машинально спросил я.
— Мой папа? — пробормотал Фрэнк и горько усмехнулся. — Живет где-то, наверное. Только не знаю где.
Сразу после этих слов Фрэнк уткнулся глазами в пол и начал рассказывать свою историю, не глядя в мою сторону:
— Я прекрасно помню все случаи, когда терялся, хотя терялся я часто и при самых разных обстоятельствах. Но всегда происходило одно и то же. Нельзя теряться постепенно, маленькими порциями, это всегда случается сразу — целиком и бесповоротно. Ты просто вдруг понимаешь, что вокруг тебя совершенно незнакомая улица, и все. Значит, ты уже потерялся. Только что ты шел по знакомым местам,
