– Ну, на самом-то деле это была только поза, Артур, – признался Уэллс. – Но в один из таких вечеров мой двойник подошел ко мне, и там, на набережной, состоялся самый удивительный в моей жизни разговор. Между прочим, причина, которая заставила его рискнуть судьбой всего мира, была чисто литературной. В своей прежней реальности он уже написал “Войну миров”, но финал его не удовлетворял: там марсиане сумели захватить Землю. И он подарил мне сюжет в обмен на обещание, что, если я когда-нибудь напишу такой же роман, развязка в нем не будет столь безнадежной для человечества. Так я и поступил. У меня люди в конце концов побеждают. Видимо, мой двойник понимал, что безрадостная ситуация, в которой он оказался, давала ему по крайней мере одно преимущество – возможность улучшить свой собственный роман.
Конан Дойл буквально заржал:
– Ну, ты даешь, Джордж! Жизнь пошла прахом, а тебя заботит только одно – как бы улучшить свой роман! Уже одной этой детали мне хватило бы, чтобы узнать в нем тебя!
Уэллс пожал плечами:
– Все дело в том, что я, разумеется, не узнал в Баскервиле незнакомца с набережной, хотя, едва я оказывался рядом с ним, со мной начинало твориться что-то неладное – на меня накатывала необъяснимая тоска, совершенно необъяснимая… И, как я понял сегодня, дело было, скорее всего, в этой немыслимой ситуации, ведь я видел самого себя. А может, его присутствие возвращало мне то чувство беспросветной печали, которым была окрашена моя юность, не знаю… Ясно одно: внезапная тоска одолевает меня, только когда он оказывается поблизости, вот почему мне не нужно никаких других доказательств?… – Уэллс устало вздохнул, поскольку сейчас он свято верил в то, о чем говорил, и тем не менее какой-то части его разума это представлялось немыслимой чушью. – После встречи на набережной мы больше не виделись. Но он продолжал наблюдать за мной и убедился, что я в точности повторяю его жизнь… За исключением кое-каких деталей: скажем, у нас были разные шрамы. И это привело моего двойника к великому открытию. Хотя понадобилось немало лет, прежде чем он разгадал причину наших с ним различий и сделал вывод, что переместился не просто…
– …В прошлое, а в другой мир! – перебил его Конан Дойл.
Уэллс удивился:
– Именно так он мне и сказал. Но ты-то откуда, черт возьми, это узнал…
– Элементарно, дорогой Джордж! Когда твой двойник явился сюда, он решил, будто попал в прошлое. Ему и в голову не приходило, что он мог попасть в другой мир. Да и кому бы такое пришло в голову? Но потом он начал замечать мелкие различия в ваших жизнях… Лишь много позже он понял, что попал в другой мир, почти идентичный, хотя кое-что здесь все-таки происходит не в точности так же.
Уэллс лишний раз подивился дедуктивным способностям друга.
– Ту же ошибку совершил и ты, когда пересекал розовую долину, Гиллиам, – сказал Конан Дойл, теперь обращаясь к миллионеру. – Ты считал, что путешествуешь по четвертому измерению и направляешься в будущее, хотя на самом деле ты наверняка двигался к порталу, который вел в другой мир… – Мюррей бросил на него косой взгляд. – О, не сердись, Гиллиам. Считать себя путешественником во времени, когда на самом деле ты перемещаешься из мира в мир, – общее заблуждение. И вот ведь что в итоге получается: мир Баскервиля и наш мир существуют параллельно, – вывел он с горевшими от возбуждения глазами. – Возможно, их разделяет микроскопическая дистанция, как ты и написал в “Чудесном посещении”, Джордж.
Уэллс был потрясен: в очередной раз судьба сталкивала его с тем, что он сам же и придумал. Он тряхнул головой, будто отгоняя навязчивую мысль, и попытался сосредоточить все внимание на разговоре с Конан Дойлом.
– Боюсь, так оно и есть. Хотя, на мой взгляд, существуют вовсе не два мира. Их по крайней мере три: наш, мир Баскервиля и тот, что мы видели в зеркале, поскольку мы видели там реальность, отличную от двух первых. Реальность, очень похожую на нашу, но в чем-то и другую – там, например, Эмма по-прежнему жива. Однако Баскервиль пришел не из того мира. Он сам мне об этом сказал, когда я описал ему сцену в зеркале. И сказал очень твердо. Короче, у нас есть уже три мира, – заключил Уэллс не слишком уверенно.
– А почему ты выбрал именно число три? Не логичнее ли допустить, что количество миров… бесконечно? – с азартом возразил ему Артур. – Я, например, считаю, что миров гораздо больше, их столько, сколько порталов выходит на розовую долину тростниковых людей, даже больше…
Гиллиам, до этого молча слушавший их разговор, спросил:
– А какая все-таки разница между миром из зеркала и миром, откуда прибыл твой двойник, Джордж?
– Что?
– Не притворяйся, ты прекрасно слышал мой вопрос. Почему Баскервиль уверен, что явился не из того мира, который мы видели в зеркале? То есть, выслушав твое описание, он обнаружил некие отличия. Какие же? Это связано с Эммой?
– Э-э… По правде сказать, мы не углублялись в детали, – промямлил Уэллс.
Мюррей глянул на него с подозрением:
– Я слишком хорошо тебя знаю, Джордж, и сразу вижу, когда ты лжешь! Что ты хочешь скрыть? Откуда Баскервиль знает, что мир в зеркале – не его мир? Или Эмма там тоже погибла? Или там не было никакой аварии и мы с Эммой живы? Оба живы? – Мюррей схватил Уэллса за плечи и встряхивал при каждом вопросе. Наконец он словно сдулся: – Но ведь такого не может быть, правда? Это было бы хорошей новостью, и ты не стал бы ее утаивать. Тогда… – Он, кажется, понял, что стояло за молчанием друга, и сдавленно всхлипнул. – Проклятье! Ты понял, что существует бесчисленное количество миров, но ни
