фрика из Купчино повлиял и на меня, тогда молодого и преуспевающего американского бизнесмена. Я был неплох в математике, крайне талантлив в экономике и финансах, имел весьма смутное представление о физике Вселенной, любил спорт, кокаин, белую одежду, белые дома, белые автомобили и белых лошадей. Что же касается женщин, то я жить не мог без высоких стройных негритянок, наделенных абсолютно светлыми глазами и ломкой, слегка заплетающейся походкой. Скажу сразу, что и сам я чернокожий, хотя и остерегусь употреблять в отношении себя слово «афроамериканец», поскольку черты моего лица свидетельствуют о том, что предки мои явились не только из Африки, но также из Индии. К тому же судьба одарила меня нелепым, на мой взгляд, именем — Оливер Кент.
Услышав о Перельмане и его эксцентричных выходках, я поначалу лишь хихикал, начинив кокаином свой длинный, черный афро-индийский нос. Мои деловые дела в тот момент шли так хорошо, я был так везуч и успешен, так богат, что почти не вылезал из депрессий. Я глупо хихикал и даже повизгивал от радости (что пестрыми цветочками произрастает на полянах моего отчаяния), но потом все же заинтересовался, за какие, собственно, подвиги обитателю тараканьей квартиры хотели вручить два миллиона, которые, как выяснилось, ему не нужны. Заинтересовался не из-за отвергнутых денег (сумма эта, по тогдашним моим доходам, не казалась мне гигантской), а потому что в глубине души я всегда любил математику. Эта вспышка математического интереса повлекла неожиданные последствия: я продал бизнес, получил второе высшее образование (физико-математическое) и стал ученым не менее великолепным, чем перечисленные выше подлец, дзен-мастер, мученик и святой. Но что я смог бы без них?
И прежде прочих Перельман и его открытия дали мне в руки ключи к безумным гипотезам, которые впоследствии подтвердились. Я, Ол Кент, совершил в 2022 году переворот в астрофизике, доказав, что планета Земля гораздо древнее Солнца и что история ее прошлого и возможного будущего — это «Большой Дрейф» по различным галактикам. В 2031 году я получил Нобелевскую премию за утверждение так называемой «новой, геоцентрической модели Вселенной». Я доказал, что Земля находится в центре целой системы солнц, и, хотя этот центр постоянно смещается, все же колоссальная конфигурация галактик снова и снова формирует себя так, чтобы удерживать в своем пустом центре бегущий или шныряющий «принцип жизни», воплощенный во влажном лице земного шара.
И хотя для того, чтобы доказать релевантность новой, геоцентрической модели, мне пришлось неимоверно усложнить само понятие «центра» (впрочем, неизменно сохраняя в «центре центра» математический ноль, средоточие старого координационного креста), все же человечество услышало фразу «Подвинься, Коля!», произнесенную мной на русском языке с приятным акцентом в одном из радиоинтервью (я имел в виду Коперника, конечно). «Move your ass, Nick!» — торжествующе и повсеместно звучал американский аналог этого пароля, и даже подростки 30-х годов двадцать первого века танцевали под эхо этой фразы, бесчисленно отраженной в потоках той музыки, под которую тогда танцевало все более или менее харизматическое малолетство.
Так, в вихре веселых отпетых звучаний, Вселенная Коперника умерла, и ее отпели. На смену ей пришла Вселенная Кента — и я оказался живущим в мире, прозванном в мою честь. Меня называли отцом этой Вселенной, но это не превращало меня в ее хозяина, и в этом обнаруженном мною мироздании я оставался столь же пылким и несчастным, каким родился. Впрочем, я счастья не искал. Не счастья жаждало мое сердце, но знания. Новое открытие предстояло мне совершить. Я ощущал это всем своим небольшим черным телом, оно говорило мне, что следует еще кое-что существенное уяснить себе относительно Солнца.
Я всегда любил Землю и горжусь тем, что утверждение мною новой геоцентрической модели Вселенной дало повод к новому обожествлению нашей таинственной планеты — такому всеохватному обожествлению, которого она не ведала даже в докоперниковские времена. Совершенный мною переворот в астрофизике способствовал тому, что планетарная власть наконец-то перешла в руки экологов. Это, к сожалению, произошло с опозданием, ибо планета к этому моменту оказалась настолько истерзана людьми, их безумием, алчностью и тошнотворной жаждой, что шарообразное тело Земли стало источать флюиды пусть и не окончательно смертельной, но все же очень опасной болезни. Но лучше поздно, чем никогда — капитализм рухнул, на смену ему пришел экосоциализм, принявший форму затейливой теократии, и божественная жизнь Земли продлилась. Двуногие твари роптали, ибо новая экотеократия к людям нежных чувств не питала и держала их в черном теле (таком, как мое). Человеческие гады трепетно хранили в своих норах пестрые ошметки рухнувшей цивилизации потребления и прогресса, хранили даже технические устройства (хотя за это власти сурово карали), хранили даже уцелевшие осколки того стеклянного купола, что назывался некогда рекламой: да, хранили и дрочили украдкой на эти запретные кусочки ядовитой яркости. Поступал так и я.
Итак, я выслужился перед лицом Земли, но униженная звезда смотрела на меня с неба — звезда, которой Коперник подарил корону, а я отобрал. Впрочем, звезда не таила на меня обид, она просто хотела, чтобы я разгадал ее тайну. И я разгадал. И за это получил еще одну Нобелевскую премию. От денег я не отказывался, в экосоциалистическом обществе они все равно не имели особого значения: на все великолепные деньги, врученные мне шведским королем, я смог бы один раз выпить дайкири, правда, из очень специального бокала. Тайна нашего времени, равно как и тайна любого другого времени, находится в ведении физики, а физика (как бы ее саму это знание ни тревожило) произрастает на почве метафизики и в эту же почву затем и уходит, дабы ее насытить. И хотя получеловечество стоит на пороге открытий куда более страшных, чем те, что я совершил, все же эльфы порхают над бездной, и в переплетениях сетчатых зеркал на их стрекозиных крыльях вспыхивает свет далекого будущего.
