Я разгадал тайну Солнца. В центре этого газового сгустка находится точка абсолютного холода. Так называемая точка О (в данном случае перед вами не ноль, а буква, скрывающая в себе звук). Я вычислил температуру этой центральной точки Солнца — ее минус равняется вывернутой наизнанку сумме температур всех остальных точек Солнца, кратной физической секунде регулярного излучения. Здесь сейчас не появятся формулы. Зачем? Эти математические формулы и так высечены на стали, мраморе, серебре, золоте и на человеческих черепах. Я так люблю черепах! Они ковыляют или дремлют повсюду в траве моего сада.
Среди этой травы, где темные панцири бродят словно шляпки крепких ходячих грибов, сидит моя дочь — жирная востроглазая трехлетка с шарообразной копной мелкокурчавых волос. Она сидит среди яркости дня, как смоляное чучелко из сказки про хитрого кролика. А я, хитрый изможденный кролик, по-прежнему облаченный в белую модную одежду, стою у края бассейна со стаканом золотого дайкири в руках. Вот они, нежные осколки капитализма! Вот они — светоносные осколки рекламы! Я гляжу на кубики льда, плавающие в алкоголе. Что я рекламирую? Я рекламирую холод. Лед в стакане — только он уцелел в строю погибших американских богов. Я стою, слегка раскачиваясь на неимоверно высоких каблуках, крайне низкорослый, все еще немного молодой элегантный красавчик. Лицо у меня как у Кафки, если бы он родился черным. Такой же, как у дочурки, шар жестких мелкокурчавых волос вокруг головы — словно второй, внешний мозг.
Я снова смотрю на дочь. Ее зовут Винис. Винис Кент. Всю жизнь мою я пылал как костер, сжигаемый изнутри жаром моего существа, но в центре сердца скрывалась безмолвная точка О, точка абсолютного холода. Спасительная и безмолвная. Мы, афродравиды, обожаем детей и размножение. Но… я не люблю тебя, доченька. Хотя и умею страстно любить черепах, траву, лед, алкоголь, каблуки. Sorry, darling. Твой папа капнул немного яда в свой дайкири. И скоро он немного поплавает в бассейне мертвый, ок?
Конечно, ок. А как еще может быть? После моей смерти тебе достанется от меня в подарок плоская коробочка, внутри — несколько листков с формулами. Береги эти листочки, Винис, они многое изменят. А на крышке шкатулки ты увидишь знакомые тебе инициалы, ты проведешь по ним жирным пальчиком, ты засмеешься. Прощай. Твой ОК.
P.S. Перельман и Хокинг действительно противовекторны в своих научных созерцаниях. Хокинг (Hawking) — это парализованный ястреб (Hawk), ястреб-король (Hawk-King), поставивший точку (микроскопическую черную дыру) в конце летописи знания, завоеванного хищниками и охотниками. Но охотник исчезает, остаются лишь ныряльщики за раковинами, а охотничья птица сидит одна, изуродованная, парализованная. Человек-жемчужина Перельман (Pearl Man) живет в ракушке, как и пристало жемчужинам.
Черная звезда
Меня зовут Винис Кент, мне 22, я родилась в Винис-Бич, LA, Калифорния (в честь этого легендарного пляжа меня и назвали). Как и многих других калифорнийских девочек, меня сделали в мотеле, а возрастала я на стандартной вилле с квадратным бассейном и садом, где обитало множество черепах. Мой отец фанател на черепахах.
Родителей своих я не знала: моя мать, капризная супермодель Эстер Делабо, передознулась героином на шестой неделе моей жизни, а отец, великий астрофизик Оливер Кент, покончил с собой вскоре после того, как мне исполнилось три года. Видеозаписи и фотографии свидетельствуют, что это была красивая пара: высокая и стройная Эстер, негритянка с абсолютно светлыми глазами, взорвала немало сердец своей пронзительной красотой, а отец — пусть и на много голов ниже ее ростом, но весьма ладный, даже грациозный, с тонкими и нервными чертами лица. Говорят, он весь дергался и слыл собранием самых удивительных нервных тиков — наверное, от кокаина, которым злоупотреблял в молодости. Кожа моей матери напоминала нежный шоколад, но я унаследовала цвет кожи своего отца — матово-черный, лишенный оттенков, не отливающий ни в теплую коричневатость, ни в холодную синеву. Мне не удалось унаследовать от матери редкостные для чернокожих светлые и прозрачные сияющие очи, мне ничего не досталось от маминых сокровищ: ни высокого роста, ни ослепительной красоты.
Отцовская низкорослость также обошла меня стороной: я среднего роста. Хотя в раннем детстве я замечала себя в зеркале толстым и довольно уродливым ребенком, но с годами сделалась худой, гибкой и даже умеренно пригожей. В целом отцовский геном победил. Мне достались от него в наследство физико-математический склад ума, а также необычные для нашей расы тонкие черные губы, являющие тень непроизвольной улыбки. Впрочем, на моем лице отцовская улыбка сделалась спокойной. Позволяю себе надеяться, что меня обошли стороной его неврастения, гениальность, алкоголизм, остроумие, культ Европы, суицидальный синдром, утонченность чувств и прочие украшения, которыми он сверкал, как рождественская елка зеркальными шарами.
В день моего совершеннолетия правительство республики Калифорния вручило мне плоскую коробку с инициалами ОК на крышке (единственное, что
