на свете…
— Собака, — шепчу я. — Я люблю тебя. Оставайся со мной. Сейчас пойдем есть пироги. Слышишь? Это мама зовет!
— Лю-юций! Куда ты подевался, негодник! Бери свою Собаку и бегите ужинать!
— Ну вот, — говорю я Собаке. — Нас зовут! Бежим!
И мы вскакиваем и бежим к моему чудесному дому, где ждут меня самые чудесные мама и папа…
— Лю-юций, сынок! Скорей, мы ждем! Мы ждем!
— Хорошо, хорошо, я уже…
Просыпаюсь.
Сначала я не могу понять, кто я и где я. Мои руки стискивают шелковистое покрывало, а не траву. Пахнет лекарствами. Надо мной не небо, а расшитый золотом балдахин кровати. Кошмар. Мне приснился самый прекрасный кошмар в жизни. Я была мальчиком Люцием, у него был дом, мама, папа и Собака. А на самом деле я… Да кто я?!
— Люция! Люция, девочка моя! Да что с тобой!
Я глубоко вдохнула теплый воздух и резко выдохнула. Это привело меня в чувство, и я все вспомнила. Мама Сюзанна склонилась надо мной, и лицо ее было очень-очень тревожно.
— Мама, — прошептала я. — Мне приснился сон… Тяжелый сон…
— Я принесла тебе лечебный отвар из трав. Выпей.
— Голова раскалывается. Ужас какой-то.
— О чем был сон?
— Я… я забыла. Озеро какое-то.
Я лгала. Я запомнила сон до последней детали. Я выпила залпом теплый горьковатый травяной отвар и почувствовала себя почти здоровой.
— Мама, спасибо. Который час? Что случилось?
— Ты долго спала, милая. Уже обед прошел. Я принесла тебе оливье и компот из сухофруктов, как ты просила.
— Это чудесно, но при такой жизни я стану толстушкой. Сплю и ем, все дела.
— Ничего страшного, тебе нужно поправляться.
Сюзанна взбила подушки, помогла мне поудобнее устроиться и поставила на кровать столик-поднос, на коем благоухала фарфоровая чаша с оливье и целый графин с компотом.
Я принялась за еду.
— Мамочка, спасибо! Прямо возвращение к жизни!
— Вообще-то я с неприятной вестью, Люция.
— Ой.
— Приехал королевский следователь с помощником. Ну, по поводу кончины его светлости. Я уж и решила поскорее тебя покормить, чтоб сил набралась для такой неприятной новости. А самое мерзкое, что следователь — паук. Ростом со здорового мужика.
— Вот дрын еловый! Зима же, эти инсектоиды спать должны, у них период спячки.
— Пауки не спят. Некоторые виды. Он уже сел в углу главной залы на потолке и принялся плести сеть. Его помощник — человек, парень, очень деловитый и нагловатый. Прямо так и рвется к тебе на аудиенцию.
— Приму, вот пообедаю и приму. Не таких обламывала.
— Доча, это королевское следствие, так что тебе надо притворяться хворой и не дерзить, как вы с Оливией привыкли. Вспомни, что ты вдова герцога и сама герцогиня. Я тебе стопку кружевных платков принесла — будешь изображать, что плачешь, да вот чепец с траурными лентами на голову надень — это просто необходимо. Я вот поднос вынесу и буду рядом, пока этот нахальный помощник следователя будет у тебя на аудиенции. Если что, сумею окоротить.
Я торопливо доела салат, запивая его божественным компотом из сухофруктов, потом мама вынесла поднос, плотно прикрыв его небольшой льняной скатертью, я натянула на голову траурный чепец, поудобнее устроилась в подушках, попрактиковалась в стонах страшно больной женщины и закрыла глаза.
Так я лежала, и вдруг дверь в мои покои медленно, но неуклонно отворилась. Никто из слуг так не заходит. Так могла бы красться Оливия, если бы замышляла сунуть мне в кровать своего ядовитого геккона. Но моя драгоценная Оливия спит. Следовательно, это чужой. Следо… Ага, помощник следователя, о коем мамочка Сюзанна меня предупреждала. Так-так. Шаги легкие, для мужчины в возрасте неподходящие. Значит, и впрямь парнишка. Парнишка молодой, в красной рубашоночке, хорошенький такой… Ой, опять у меня музыкальный заскок. В последнее время страдала им — вдруг откуда ни возьмись возникали в голове песни совсем нездешние. Иногда на языках, которые мне незнакомы. Вот и сейчас, про эту рубашоночку… Ну, однако ж, парень наглец! Шарится по моим покоям, как у себя дома. Ах, он что, под кровать залез?! Там же у меня… Ну, вы понимаете…
