Она допела, и все просто встали в благоговейном молчании, не потому что стихотворение было уж каким выдающимся, а потому что девушка эта была воплощенные страдание и скорбь. Она взмахнула руками, и под потолком замелькали белые бабочки.
— Прощайте, — сказала девушка.
Гитарист забросил гитару за спину и бережно поднял на руки невесомое создание.
— О Стелла Марис, молись о нас, бездарных, — услышала я рядом чей-то шепот.
Я повернулась. Это был рагноид — бледно-сиреневый, моего роста, с огромными глазами. Его галактика в противовесе — пришлось ему по мирам поболтаться.
— Вы знаете поэтессу? — спросила я.
— Стеллу Марис знают все поэты. Ведь она умершая звезда, но свет ее вместе со стихами все еще идет к нам. Она появляется внезапно и так же внезапно исчезает. Это хорошо, что здесь была Стелла Марис, она осенила всех благословением и послала удачу.
— Мне приятно встретить такого знатока.
— О, что вы, это я должен выказать почтение…
— Люция Монтессори, владелица всей этой красоты.
— Орви эт Урби, кластер Рагноида…
— Я поняла. Как прошло смещение по граням?
— Благополучно, слава нашим богам. Наверное, мы единственная раса, которая так сильно ощущает равновесие Всего Сущего.
— Мне хочется угостить вас, у нас прекрасный бар, вы мне расскажете о жизни на Рагноиде…
— С удовольствием!
Мы прошли в пока еще пустой бар, я попросила налить себе яблочного сока с капелькой лайма, а рагноиду сернистую воду с окисью цинка.
Мы удобно устроились за стойкой и принялись болтать о том о сем. Рагноиды — прекрасные собеседники.
— Орви, прочтите мне ваше стихотворение.
Он прочел. Вздохнул:
— К сожалению, оно не пришлось по душе зрителям.
— Ничего, не унывайте, крепитесь и совершенствуйте ваш талант. Это первый, но далеко не последний всемирный поэтический фестиваль.
И тут в бар влетела разъяренная Оливия:
— Она тут прохлаждается! А объявлять итоги кто будет, конь в пальто? А банкет? А концерт? Растерзаю!
Оливия, не чинясь, схватила меня за шиворот и поволокла прочь из бара. Бедный рагноид грустно смотрел мне вслед.
— Оливия, прекрати меня тащить, на нас люди смотрят.
— Пусть посмотрят, не одной же тебе жевать славу!
— Оливия!!! Ты что, завидуешь?
— Была нужда. Так, все, встряхнулись, плечи распрямили. Глубоко вдохни и резко выдохни.
— Блин, подвязка на чулке лопнула!
— Переживем.
Оливия распахнула двери и прорычала:
— Дамы и господа! Ее светлость Люция Монтессори!
Музыканты на галереях грянули приветственный гимн, я шла в проходе меж рядов кресел, боясь, что или шлейфом стул свалю, или каблук подломится.
Я взошла на подиум. Мне подали конверт.
— Дамы и господа! — улыбнулась я. — Настал волнующий момент. В этом конверте имя того, кто стал фаворитом первого дня фестиваля… Это… Куб Кубус с планеты Кубатон.
Желтый кубик с двумя синими нашлепками радостно запрыгал в кругу единомышленников. Кому могут нравиться кубы? Они же ведь и размножаются, раз у них планета.
Я вручила желтому кубику диплом участника, а затем все тем же елейным голосом объявила о начале банкета-фуршета (вот что-то такое получилось). Кто умел сидеть, ел сидя, остальные — в привычных расе позах.
Мы с Оливией сели в дальнем уголке и принялись жадно поглощать оливье и наггетсы.
— Еще концерт сегодня, и можно расслабиться, — сказала я.
— Ох, тебе бы только расслабляться, — каверзным тоном сказала Оливия. — То с Маттео, то уже с каким-то синюшным обсоском в баре
