треть.
Что-то тут не то.
Она продолжала, как муравей, носить и складывать, таскать и кидать повыше. Яйцо пока еще не трескалось. Видимо, не созрело.
А вообще, что же это такое происходит? Ни дня ни ночи, ни входа ни выхода, ни темно ни светло… зятя тоже привезли и сгрузили, но про телевидение ни словечка не пикнули, только про больницу.
Заманили! А что здесь? Вот и вопрос. Если сюда прибыла эта ракета… Причем она не трескается, а чего-то ждет… Может, она еще куда-то направлена?
Вдруг раздалось какое-то глухое рявканье. Оно шло из шалаша. Валере, видимо, что-то привиделось. Вот опять он как бы густо чихнул. Затем послышались слова:
– Не пускай его, Тань, держи! Ну как держи? Так и держи! Дай мне! Куда!!! Утонет ведь! Он ее не потянет! (Пауза.) Я ее вытащу, сынок, не мешай. Так! Да не кричи ты под руку! Я кому сказал, Тань! Держи его! Лен Петровна! О. Воротника нету! Придется за косу…
Тут шалаш рухнул, и из обломков показалась бритая голова Валеры.
– Лен Петровна, вы? Живая?
– Что приснилось, что ли, Валера?
Он очумело заморгал, воззрился куда-то над головой бабы Лены и сказал:
– Яйцо!
– Ну вот что поделать.
И она вдруг нашла гениальное решение: по-бабьи пустила слезу и села прямо наземь:
– Что делать, Валера! Без тебя не знаю, куда и податься! Они же все грязью покроют! Как атомный реактор! А нам отсюда все равно не выбраться, это конец! Это у них ад! Чистилище такое! Смотри, вся земля горелая! Нас сюда заманили, а на свете нас уже нет! Я не варила никакого компота! Это была не я, и Кузя был не он! Кузи-то нет! Вот что!
И баба Лена вдруг зарыдала. Вот этого Валера не ожидал от своей закаленной, как сталь, кислотоупорной и ядовитой тещи.
Горячие капли потекли у нее по щекам. Она чувствовала, что пыль и зола мешаются у нее на щеках с потоками слез. Она вытирала их, и руки стали черно-полосатыми.
– Так, – грозно сказал зять.
– Что делать, что делать, – ничего не видя, хлюпала баба Лена.
Тут зять встал (она почувствовала, что почва задрожала) и пошел, гулко топая, к ракете.
Баба Лена разлепила веки, и вот что она увидела: Валера сунул руку в карман и что-то достал, потом как-то дернул кулаком. Ага, запалил зажигалку.
Затем Валера поднес руку к елке.
Завоняло жутко. Пополз дымок. Валера еще и еще подносил зажигалку к торчащим палкам.
Видимо, все же внутри там содержалось что-то деревянное, потому что загорелось наконец.
– Валера, одобряю! – завопила теща, кашляя. Из глаз у нее полились уже другие слезы – от химической гари. – Пусть мы сгорим, но это не пропустим на землю!
Густые волны дыма поплыли над почвой. Валера плясал около ракеты.
– Тащи еще! – заорал он.
Теща помчалась, тряся мешками, и стала хватать елки и бегать с ними к костру. Зять включился в работу. Этот могучий мужик таскал такие огромные охапки, что яйцо вскоре все было окружено дымом и пламенем, потемнело, закоптилось.
Начала тлеть и почва под ногами. Поползли язычки синих огоньков.
Зять с тещей носились среди этого ада, подваливая в костер все больше палок.
Внезапно яйцо дало змеистую трещину.
В костер вывалилась грязь. Заплясали, взвиваясь запятыми, черные веревки. Что-то заныло, как ветер.
Грязь шла безостановочно. В центре огонь уже погасал. Яйцо работало как огнетушитель, заливая огонь черной змеистой пеной.
Баба Лена со своей охапкой елок остановилась, попросила у зятя зажигалку, полила свою вязанку бензином, подожгла ее у края и смело сунулась к самому яйцу, бросила поближе к скорлупе.
Тут же ее ногу оплели, судорожно извиваясь, два присоска.
Баба Лена рухнула в горячую грязь.
– Валера! – тонко завопила она. – Уходи-и! Спасайся! Они без тебя не выживу-ут!
Но тут крепкая ручища схватила ее за пучок и поволокла наружу с криком:
