— Вау, — выдыхает Виолетта и, взяв подарок, убегает.
Я поднимаюсь.
— Еще она может отлично служить ночником, — говорю я Мике, и тут из кухни выходит Кеннеди в фартуке поверх джинсов и свитера.
— Все-таки получилось к нам выбраться! — говорит она, улыбаясь. На подбородке у нее капелька соуса для спагетти.
— Да, — отвечаю я. — Я проезжала мимо вашего дома, наверное, раз сто. Просто я не знала, что это вы здесь живете.
И не знала бы до сих пор, если бы меня не обвинили в убийстве. Я знаю, что она тоже об этом думает, но Мика спасает положение.
— Хотите чего-нибудь выпить? Принести вам что-нибудь, Рут? У нас есть вино, пиво, джин-тоник…
— Вино было бы неплохо.
Мы садимся в гостиной. На кофейном столике уже стоит тарелочка с сыром.
— Посмотри на это, — шепчет мне Эдисон. — Корзина крекеров.
Я бросаю на него взгляд, которым можно было бы сбить птицу в небе.
— Так здорово, что вы нас пригласили, — вежливо говорю я.
— Ну, пока еще рано меня благодарить, — отвечает Кеннеди. — Четырехлетний ребенок — это точно не лучшее дополнение к гастрономическому празднику. — Она улыбается Виолетте, которая уже сидит с раскрасками на другой стороне кофейного столика. — Само собой, сейчас мы не особенно часто принимаем гостей.
— Я помню, когда Эдисон был в таком возрасте, мы целый год ужинали макаронами с сыром.
Мика кладет ногу на ногу.
— Эдисон, моя жена говорит, что ты достиг больших успехов в учебе.
Да. Потому что я забыла рассказать Кеннеди, что не так давно его отстранили от занятий.
— Спасибо, сэр, — отвечает Эдисон. — Я подаю документы в колледж.
— Да? Здорово! Что хочешь изучать?
— Может, историю. Или политику.
Мика заинтересованно кивает.
— Ты, наверное, большой поклонник Обамы?
Почему белые люди всегда так думают?
— Я был еще слишком мал, когда его избрали, — говорит Эдисон. — Но я ходил с мамой агитировать за Хиллари, когда она с ним соперничала. Наверное, из-за папы мне очень близка военная тема, и ее позиция по поводу войны в Ираке показалась мне понятнее. Она открыто выступала за вторжение, а Обама был против с самого начала.
Я раздуваюсь от гордости.
— Что ж, — с уважением говорит Мика, — будем надеяться, и твое имя однажды появится в списках.
Виолетта, явно заскучав, перешагивает через мои ноги и протягивает карандаш Эдисону.
— Хочешь пораскрашивать? — спрашивает она.
— Э-э-э… да, — отвечает Эдисон.
Он опускается на колени и начинает закрашивать платье Золушки в зеленый цвет.
— Нет, — останавливает его Виолетта, маленький деспот. — Это должно быть
Она указывает на платье Золушки в книжке-раскраске, наполовину скрытое под широкой ладонью Эдисона.
— Виолетта, — говорит Кеннеди, — мы разрешаем нашим гостям самим выбирать, помнишь?
— Ничего, миссис Маккуорри. Мне бы не хотелось разозлить Золушку, — отвечает Эдисон.
Малышка гордо вручает ему карандаш правильного цвета, синий. Эдисон наклоняет голову и продолжает закрашивать картинку.
— На следующей неделе начинается отбор присяжных? — спрашиваю я. — Мне есть о чем волноваться?
— Нет, конечно нет. Это просто…
— Эдисон, — спрашивает Виолетта, — это цепь?
Он прикасается к ожерелью, которое начал носить с тех пор, как сблизился с двоюродным братом.
— Да, типа того.
— Значит, ты раб, — безапелляционно заявляет она.
— Виолетта! — одновременно вскрикивают Мика и Кеннеди.
— Боже, Эдисон. Рут… Мне так неловко. — Кеннеди вспыхивает. — Я даже не знаю, где она это услышала…
— В садике, — объявляет Виолетта. — Джосайя сказал Тайше, что люди, похожие на нее, раньше носили цепи и что в своей истории они были рабами.
