и изначально доверием не отличались, а уж после проведённой «накачки» на тему того, как именно надо отсекать нелегально вооружённых, тем более. Обыскали уже сдавших оружие и… нашли. Небольшой револьвер, заткнутый за пояс со спины. Результат? Вышвырнули взашей без всякого почтения и уважения. Ибо нефиг!
К чему такие сложности? Я хорошо помнил, какой смертью помер нелюбимый мной Авраам Линкольн. Вот и не собирался следовать его дурному примеру. Ведь врагов у меня в этом мире более чем хватало. А уж после того, как посланные мной «дикие» исполнили приговор, повесив Джеррита Смита на дереве перед его собственным домом… Стоило поберечься ответки. Вдруг да попытается прилететь! А бронежилетов тут покамест не придумали. Для них особые материалы нужны, до которых ещё как до Китая в порнографической позиции.
Фотоаппараты были, числом три – громоздкие, уродливые ящики на треногах, не имеющие практически ничего общего даже с теми, которые были во времена моего детства. Однако они работали и по нынешнему времени являлись чудом технической мысли. Фотографировать будут. И если мне это было не суть как важно, то вот другим… Другие – это по большей части обе мои сестры, которые присутствовали в гостиной просто так, ради собственного удовольствия и создания атмосферы. А вот Джонни и Вильям – эти двое по другой причине. Какой? Продемонстрировать репортёрам, что именно они являются самым ближним кругом. Сюда бы ещё Мак-Грегора, но его опять срочным порядком вызвали в военное министерство по поводу новой партии поставляемого с фабрики вооружения. Ладно, это не столь критично.
– Смотрят на тебя, как стая голодных собак на кость, – усмехнулся Вильям, глядя на ораву газетчиков. – Только и ждут разрешения начать.
– Собственно, можно и начинать. Только, я так полагаю, лучше присесть, чтобы на ногах не стоять всё время этого, хм, интервью.
– Ты как хочешь, а я постою. Пока.
Ну, тут уж на вкус и цвет… все фломастеры разные. Устраиваюсь поудобнее в кресле, внимательно обвожу взглядом комнату. Четверо охранников на всякий пожарный – присутствуют. Сестры? Очаровательны и идеально соответствуют образу благородных леди. Хотя Мари – это разговор особый. Она не просто так, а ещё и новый опыт приобретает. Недаром же рядом с ней Джонни расположился, периодически что-то шепчущий на ухо. Наверняка разбирает по косточкам каждого из появившихся здесь «гиен пера». Степлтон… Он просто стоит сзади-слева, наверняка будучи готов поддержать веским комментарием в случае неожиданного для меня вопроса. И журналисты. Эти просто ждут начала, того момента, когда им разрешат задавать вопросы.
Лица, лица. Некоторых я знаю. Вот Михаэль Айнроуз, любящий выпытывать у интервьюируемых разные детали насчёт их личной жизни. Мягко, без нажима, чтобы человек толком ничего и не понял. А уж потом, на основе полученных сведений, составлять неоднозначные заметки и продавать их самым разным изданиям. И как его ещё никто не пристрелил? Загадка.
Питер Бишоп. Ну, этому индивиду важнее всего покопаться во всём, что связано с высокой политикой. Сотрудничает не только с маститыми изданиями КША, но и с иностранной прессой.
О, и этот здесь! Саймон Лигетт, тот ещё редкостный засланец, чьи статьи популярны исключительно у публики, по взглядам клонящимся в сторону северян. Юркий, вертлявый, способный без мыла влезть в любую задницу. Степлтон, да и некоторые другие, не раз упоминал, что ну очень хотят если не пристрелить щелкопёра, то уж точно вывалять в смоле и перьях, после чего устроить торжественный вынос тела за пределы Конфедерации. Догадываюсь, что от него можно самых разнообразных пакостей ожидать. Но ведь не пусти хотя бы одного такого, криков поднимется слишком много в определённом сегменте. А это нежелательно. Так что нужно быть готовым к провокациям и соответствующим образом на них реагировать.
Ну что, начинаем? Пожалуй! Киваю, глядя на Джонни, и тот громким, хорошо поставленным голосом заявляет, что «уважаемые джентльмены могут начинать задавать свои вопросы». И сразу же магниевая вспышка, а за ней ещё две. Это все три присутствующих обладателя фотоаппаратов задействовали свои громоздкие чудовищные агрегаты. И сразу же первый вопрос… от Лигетта, клятого проныры. Видимо, решил опередить всех конкурентов и с ходу озадачить меня. Ну-ну!
– Полковник Станич, многие читатели интересуются, почему вы так ненавидите янки и так жестоко ведёте сражения? Мины, многозарядные винтовки, эти ваши пулемёты. Некоторые даже называют вас посланцем самого Сатаны, превращающим и так кровопролитную войну в ад на земле. Мы, конечно, понимаем, что они преувеличивают, но ничего не происходит просто так.
Хорош! Нет, я на полном серьёзе так считаю. Для середины девятнадцатого века подобные вопросы во время интервью свидетельствуют о высоком профессиональном уровне репортёра. И жаль, что он не в числе союзников. Впрочем, этого не исправить, поэтому надо отвечать, причём делая это без паузы и без тени сомнений в голосе.
– Помилуйте, мистер Лигетт, это вас кто-то обманул насчёт моей ненависти к янки. Я их очень даже люблю. Как только нахожу, так и люблю… желательно при помощи пули, выпущенной из винтовки. Ну и револьвер подойдёт, если что, я не привередлив.
Небольшая пауза. Так, осознали несколько пошловатую шутку, в моем времени довольно бородатую, но тут вполне себе новую. Ага, вот и смешки раздаются. Значит, пора продолжать, не давая Лигетту открыть рот, предупреждая это его желание.
– Если же серьёзно, то никакой особой ненависти нет. Зато есть желание, чтобы пришедшие сюда с целью заполучить нашу землю, в ней и остались. Как говорится, если пришли за землёй, её и получат. Каждому по участку в шесть футов длиной и в пару шириной. Ну а старине Эйбу Линкольну, у которого, как мне говорили, большой рост… Право слово, я человек щедрый, ради такого случая ему участок побольше выделю. Ещё на один фут… или даже полтора. Пусть себе покоится с миром, вытянувшись во весь рост. Думаю, ему даже на мраморный памятник скинутся.
