метафизической и эротической сопричастности почти всем модификациям (вплоть до мельчайших, сливающихся с ограниченно мелко персональными, с ними идентифицирующихся полностью) коммунального тела русской метаантропоморфности. Как у Блока: О Русь моя, жена моя, здравствуй! Или у Пастернака! Или у Есенина, у Достоевского, Федорова, Горького, Хлебникова, Шолохова, Исаковского, Мусоргского, Пахмутовой, Шеллинга, Новалиса, Вагнера, Ницше, Кришнамурти, Рамакришны, Вивекананды, Тейяра де Шардена, Пудовкина, Уитмена, Папюса, Леви-Стросса, Сталина… Хотя нет, Сталина – нет! А может, да? – Нет, все-таки, нет! Да и некоторые из вышеперечисленных, пожалуй, нет. Даже большинство из них. Вот так всегда.
Но пасаран
Эй, кто там? – А кто там? – Ты кто? – А ты кто? – Гаврош, ты слышишь, скажи, клич: Но пасаран! но пасаран! но пасаран! – Слышу! – Так вставай! – Не могу! – Можешь! – Не могу! – Но клич слышишь: но пасаран! но пасаран! но пасаран! – Слышу, слышу! – Так вставай: но пасаран! – Не могу! – Можешь! – Холод сковал члены мои! Холод? – Да, да, лютый холод! – Как это? – Я их просто не чувствую! – Не чувствуешь? – Да! да! смертельный холод сковал их! – Но ведь: но пасаран! но пасаран! но пасаран!! – Не могу! не могу! – Гаврош, но пасаран! – Я в могиле, в могиле лежу. – В могиле? Гаврош! – Да, да, черви съели все во мне, что могло бы откликнуться! – Но: но пасаран! но пасаран! но пасаран! (тут вступает в поддержку и радио как мощная энергетическая подпитка живого времени) но пасаран! но пасаран! но пасаран! – Но ведь черви, черви все съели во мне и то, что могло бы откликнуться: но пасаранннн! но пасараннн! (звучит действительно как-то мертвовато) но пасаранннн! – Черви, говоришь? – Да! да! нету, нету мне радости в кличе твоем! – Но Гаврош! но пасаран! но пасаран! но пасаран! – Нету, нету меня! нет! – Гаврош! – Меня нет! нет! нет! – Гаврош! но пасаран! но пасаран! но пасаран! – Меня нету! – Гаврош, а кто же мне ответит? – Червь, червь, заместитель мой! – Ох, хорош Гаврош! ничего не скажешь, даже: но пасаран!
