тексты Веды и пураны Уже остались позади Нераскрытыми Он сам себе теперь по силам — Тибет, парлайя и Россия Нынешняя Им самим собой из несвоего себя на пробу сотворяемаяИЗ ДРЕВНЕГО Наша девушка скачет, наша девушка пляшет Появился дружок у девушки нашей Новой формации Он ее не обидит Он и власти обидеть ее не даст Он видел власть в известном виде А его в новом свете увидела власть Совсем недавно У него есть сила и сметка И ему приглянулась соседка Вот так это было Распустился цветик нежный Скажем Подошел к нему медведь Раньше это был бы Брежнев А теперь не знаешь ведь Кто и подойдет — Ельцин ли? Кравчук? Назарбаев? а, может, и Хазбулатов! может Гамсахурдия, а! Руцкой, может, а? Невзоров, Невзоров, возможно! Ах ж ты бедный мой! – бывало Скажет Брежнев А теперь – как ни бывало Не знаешь, что и скажут1993ПредуведомлениеНу, естественно, естественно, все это знакомо и как события (по факту их запечатления в различных историях), да и по многочисленным их объявлениям в различного рода художественных интерпретациях. Да и по моим собственным упражнениям на их счет. В этом смысле, даже их чрезмерная употребительность в пору актуальности большого местного мифа, одела их в некоторую усталость и, казалось, вовсе уже отменила. Но как известно, любой жизненный феномен проходит три стадии: 1 – натуральная приятная жизненность, 2 – стадия трупа, что противно и трудно переносимо, и 3 – кости, череп, мощи, что снова входит в культурный обиход, обладая уже обаянием вечности и некоторого безразличия к бросаемым на них пристрастным взорам.
Вот мне и представляется, что все эти мотивы, да и я уже сам вместе с ними перешли в стадию белых и непопрекаемых костей.
Мы вместе с тобой в гитлерюгенд Ходили в четырнадцать лет А после военные вьюги Навеки и самый твой след Замели И пальцев прозрачных и узких Твоих никогда не вернуть Но из-под коричневой блузки Едва проступавшую грудь Твою Я и поныне помню Один под солнцем полуденным Врагами, другами оставленный Он едет на коне – Буденный И руки с саблей окровавленной Усталый не приподнимает Не может Внезапно он припоминает Как один старый генерал Скобелев Оглядывая даль в восторге На грудь ему шестой Георгий Рукой дрожащей прикреплял И еле слышно говорил: Так держать, есаул! — Есть, Ваше Высочество! Шли мы полем вдоль пшеницы Нам глаза клевали птицы Комсомольские отряды Сдвинув кепку на висок Проходили где-то рядом Уходили на Восток А оттуда к нам назад Черный, словно агат И прохладнее водицы Возвращались – всюду птицы Пели И все тут же забывали Помнишь, помнишь, в Фермопилах Наш товарищ, пионер В матросочке Подавая всем пример Синей кровью окропил он Воды, пинии и скалы Уж потом его искали Но не могли найти — Исчез Испарился словно Когда великий Апеллес Писал, соперничая с Шиловым Картину: Сталин с Ворошиловым В Апеннинах То — Откуда налетев – невесть — Птицы глаза им поклевали За живых приняв И правильно – и заслужили — Тогда птицы правильно понимали как метафизический, так и нравственный план изображенного Разве плохо было в пионерах Мы в поход ходили, жгли костры От любого чистого примера В обморок бросало нас – остры Были Переживания нашего незахламленного персональными ужимками детства Что мы знали?! – мы немного знали Но твердо По ночам играли у костров Выпуклыми честными глазами Честно вынутыми у врагов Из их страшных глазницНеопределяемое интересование
Действительно, определение «интересование» не совсем точно описывает тот болезненный феномен странного пристрастия человечества к подобного рода необъясняемым спасительной обыденностью явлениям. Как правило, мифологии и религии тоже весьма неубедительно трактуют подобного рода проявления человеческой, квазичеловеческой и нечеловеческой натуры. Естественно, что применяемое нами условно обозначение национальности носителей подобных метаантропоморфных сдвигов является просто уловкой простой социальной антропоморфности приписать некие странности странным, сторонним, иностранным. Прямой, мужественный и честный взгляд, понятно,
