– А может, нам пойти в колледж Магдалены и расспросить ученых…
– О чем?
– Ну, провести расследование, как детективы. Выяснить, чем он занимался…
– Он был гисториком. Так в газете сказано.
– Историком, – поправила Аста. – Может, стоило бы разузнать, над чем он еще работал. С кем дружил. Поговорить с его студентами, если удастся. Выяснить, вернулся ли он в колледж тем вечером, после того как его схватили, – или мы с тобой были последними, кто видел его живым. Ну и все в таком духе.
– Они нам ничего не скажут, даже если знают. Мы с тобой на детективов не похожи. С какой стати им что-то рассказывать обычному школьнику? И, потом, это опасно.
– Люди из ДСК…
– Вот именно. Если до них дойдут слухи, что мы о нем расспрашиваем, они наверняка что-то заподозрят. Придут, обыщут «Форель», найдут желудь – и тут-то мы угодим в настоящую беду.
– Некоторые студенты приходят в «Форель» в колледжских шарфах. Если бы выяснить, какого цвета шарфы у студентов Магдалины…
– А вот это отличная мысль! Можно будет с ними поболтать, и если мы спросим о чем-то таком, им и в голову не придет, будто мы что-то вынюхиваем.
Дождь между тем полил еще сильнее, и Малкольм уже с трудом различал, куда грести. Аста превратилась в сову и села на носу каноэ. Промокнуть она не боялась: однажды она попыталась превратиться в какое-нибудь небывалое существо, и хотя ничего из этого не вышло, один полезный фокус Аста освоила. Теперь она могла принять вид одного животного, добавив к нему что-нибудь от другого, – например, как сейчас, стать совой с утиными перьями. Правда, так она делала лишь тогда, когда ее никто не видел, кроме Малкольма. Полагаясь на ее огромные зоркие глаза, Малкольм греб изо всех сил. Правда, время от времени вода в лодке поднималась до лодыжек, и приходилось останавливаться, чтобы ее вычерпать. Домой он добрался мокрым до нитки – в отличие от Асты, которая только встряхнулась и мигом обсохла.
– Где пропадал? – спросила мать, строго, но не сердито.
– Смотрел на сову. Что на ужин?
– Стейк и пирог с почками. Вымой руки. Нет, ты только посмотри на себя! С тебя ручьями течет! Когда поешь, переоденься в сухое. И не бросай мокрую одежду на пол!
Малкольм ополоснул руки под кухонным краном и для виду обтер их чайным полотенцем.
– Мистера Боутрайта нашли? – спросил он.
– Нет, а что?
– В баре все говорили о чем-то интересном. Я толком не расслышал, но что-то точно случилось.
– К нам сегодня заходил один известный человек. Ты бы его застал, если бы не застрял там со своими дурацкими совами.
– А кто это был? – полюбопытствовал Малкольм, накладывая себе картофельное пюре.
– Лорд Азриэл, знаменитый путешественник.
– А-а, – пробормотал Малкольм. Он впервые слышал это имя. – И где он путешествовал?
– Говорят, в основном в Арктике. Но не в этом дело. Ты помнишь, о чем спрашивал лорд-канцлер?
– А, насчет младенца? Не привозили ли сестрам в монастырь младенца?
– Именно. Оказывается, это ребенок лорда Азриэла. Внебрачная дочь. Совсем еще малышка.
– Он что, сам об этом сказал?
– Нет, конечно! Он что, по-твоему, стал бы болтать в баре о таких вещах?
– Не знаю. Наверное, нет. А откуда же тогда ты…
– Да просто сложила два и два! Сначала этот лорд Азриэл убивает мистера Колтера, политика, – месяц назад об этом писали в газетах.
– Но если он кого-то убил, почему его не…
– Ешь, ешь свой пирог, не отвлекайся. Его не посадили в тюрьму, потому что это был вопрос чести. Жена мистера Колтера родила ребенка, да вот только не от него, а от лорда Азриэла. И мистер Колтер нагрянул в поместье лорда Азриэла, вломился в дом и стал кричать, что убьет его. Они сразились, лорд Азриэл победил, и тут оказалось, что по закону человек имеет право защищаться сам и защищать своих родных, – то есть, этого ребенка тоже, потому что она – его дочь. Вот потому-то его и не посадили в тюрьму, и не повесили, а только оштрафовали. Правда, штраф назначили такой большой, что лорд Азриэл лишился почти всего, что имел. Да что ты застыл? Ешь свой пирог, бога ради!
Завороженный ее рассказом, Малкольм и впрямь почти забыл о пироге. Он ковырнул еду вилкой и снова уставился на мать:
– Но откуда ты знаешь, что он привез младенца сюда, нашим монахиням?
– Ну, точно я ничего не знаю, но как же иначе? Вот увидишь сестру Фенеллу в следующий раз – спроси ее сам. И что это ты заладил – «младенец»,
