«младенец»? Хотя, конечно, девочка еще совсем маленькая. Сейчас ей должно быть… по-моему, месяцев шесть. Ну, может, чуть больше.
– А почему она не осталась с матерью?
– Господи, ну откуда же мне знать? Говорят, мать ее и знать не желает, но, возможно, это просто сплетни.
– Но если сестры никогда не ухаживали за маленькими детьми, как они с ней справятся?
– Не волнуйся, они найдут, у кого спросить совета. Давай сюда тарелку. Теперь можешь положить себе ревеня с заварным кремом.
Как только выдался случай – а выдался он через три дня, – Малкольм поспешил в монастырь, чтобы разузнать побольше о дочке знаменитого путешественника. Первым пунктом в его мысленном списке значилась сестра Фенелла. Под шум дождя, неутомимо барабанившего в окна, мальчик и пожилая монахиня сидели за кухонным столом, замешивая тесто для хлеба. После того как Малкольм вымыл руки в третий раз, а на вид они остались такими же, как были, сестра Фенелла прекратила гонять его к крану, но все-таки, не сдержавшись, воскликнула:
– Да что же это такое у тебя под ногтями?
– Смола. Я чинил свое каноэ.
– Ну, если только смола… говорят, она даже полезная, – с сомнением сказала монахиня.
– Из дегтя даже мыло делают, – заметил Малкольм.
– И то правда. Хотя оно, по-моему, другого цвета. Ну да ладно, будем считать, что руки у тебя чистые. Можешь месить.
Некоторое время Малкольм трудился молча, но вскоре решил, что уже можно спрашивать.
– А правда, что говорят насчет ребенка лорда Азриэла?
– Хм-м… А что именно ты слышал?
– Что вы присматриваете за его ребенком, потому что он убил человека и суд отобрал у него все деньги. Наверное, поэтому лорд-канцлер и приезжал к нам в «Форель». Так это правда?
– Да. Нам привезли малышку.
– А как ее зовут?
– Лира. Не понимаю, почему ее не назвали в честь какой-нибудь доброй святой…
– И она будет у вас жить, пока не вырастет?
– Ох, не знаю, Малкольм. Ну-ка давай, подналяг! Покажи этому тесту, кто в доме хозяин!
– А лорда Азриэла вы видели?
– Нет. Я хотела подглядеть из коридора, но сестра Бенедикта закрыла дверь так плотно, что и щелочки не осталось.
– Значит, это ей поручили смотреть за девочкой?
– Ну, по крайней мере, с лордом Азриэлем говорила именно она.
– А кто ухаживает за ребенком? Кормит и все такое?
– Мы все, Малкольм.
– А откуда вы знаете, как это все делается? Ведь вы все…
– …незамужние дамы? Ты это имеешь в виду?
– Ну, просто монахини такими вещами обычно не занимаются.
– Ты себе не представляешь, сколько всего мы знаем, – возразила сестра Фенелла, и ее деймон, старенькая белка, рассмеялся, а вслед за ним и Аста, и сам Малкольм. – Только вот что, Малкольм… Об этом ребенке никому нельзя рассказывать. То, что она здесь, большой секрет. Заруби себе на носу: никому ни слова!
– Многие и так уже знают. Мама и папа точно, и в баре об этом говорят.
– О господи! Ну ладно, может, это не так уж и страшно. Но все равно лучше держать язык за зубами. Может, все еще обойдется.
– А к вам на днях не приходили люди из ДСК? Ну, знаете, Дисци…
– Дисциплинарный Суд Консистории? Боже упаси. Что мы могли такого натворить, чтобы они к нам пожаловали?
– Не знаю. Ничего, наверное. Просто к нам в «Форель» на днях приходили двое и всех напугали. Спрашивали о человеке, который у нас ужинал вместе с лордом-канцлером. А мистер Боутрайт с ними повздорил, и они хотели арестовать его, но он исчез. Наверное, сбежал и живет теперь в лесу.
– Господи боже мой! Джордж Боутрайт, браконьер?
– Так вы его знаете?
– Еще бы. И у него теперь неприятности с… О господи, господи!
– Сестра Фенелла, может, вы знаете… Чем все-таки занимается этот ДСК?
– Полагаю, трудится во славу Божию, – ответила монахиня. – Но все это слишком сложно. Нам не понять.
– Ну так они сюда приходили?
– Даже если бы и приходили, я бы ничего не узнала. Я-то им ни к чему. Они пошли бы сразу к сестре Бенедикте, а уж она оставила бы все при себе,
