После седьмого класса мы с учительницей литературы Наталией Ивановной поехали в Ленинград. Поселились в какой-то дешевой гостинице на окраине города.
В номере жили по трое. В том номере, где жил я, жили еще Смирнов и Павлов. Полночи мы трепались и смешили друг друга.
Утром отправлялись по всяким достопримечательностям.
Побывали мы и в Петергофе. Там были фонтаны. Один из них изображал Самсона, разрывающего пасть льву.
Всю обратную дорогу Смирнов и Павлов шутили. Они тыкали в меня пальцами и говорили: «Пора Льву порвать пасть». И жестами изображали, как они это будут делать. Всем было весело. Даже мне.
21
В этот день я был в Таллине. И ничего не знал. Шел по улице и встретил московских знакомых — мужа и жену. У них были совершенно подавленный вид. Я спросил, что случилось. И они мне рассказали.
Мы пошли в ближайший магазин, купили водки и прямо на скамейке в каком-то скверике выпили ее в полном молчании. Говорить было не о чем.
22
С войны многие возвращались законченными алкоголиками. Я помню, как у пивного ларька два одноногих инвалида дрались костылями. Подрались они потому, что один другого обозвал «тыловой крысой». Их разнимали, говоря: «Мужики, вы чего! Вы же фронтовики. Нехорошо».
Фронтовиков тогда было очень много, практически все окружавшее меня мужское население. Они были разными — умными и глупыми, добрыми и злыми, были среди них честные и жулики. К ним тогда не было никакого особого сентиментального отношения, которое возникло позже — в 1960–1970?е годы. И слова «ветеран», кстати, не было тогда.
23
Мой друг — художник жил в Замоскворечье. В его квартире был туалет, куда по вечерам, когда на улице становилось темно, можно было водить экскурсии. Дело в том, что в туалете было узкое вертикальное окно, в котором, как на картине, горделиво виднелась Спасская башня Кремля с красной звездой наверху.
24
Когда-то существовала (а кажется, существует и по сей день) устойчивая легенда, утверждающая, что Пржевальский — отец Сталина. Возникла она,
