забрала. Оставила у себя в хребте на память.
Выглянул за угол. Отдернулся назад. Сердце колотилось. Меня могли заметить. Диндар. Теперь борода у него была растрепанной. Я успел поободрать с нее все бисерины и перья. Шел сюда. И скалился не хуже мавгана, вынюхивающего след.
«Придется прыгать».
Посмотрел вниз. Подвода! Крытая, широкая.
«Не промахнусь. Главное, чтоб в ней было сено, а не камни. Если сено, шлепнусь, как в подушку на вааличьем пуху. Если камни… будет что рассказать, когда доберусь до охотника. Повеселю его, перед тем как испустить дух».
Лег на дощатый пол. Выглянул за угол.
«Еще есть время. Диндар знает, что я где-то здесь, но не уверен, за каким из сараев».
Теперь он не улыбался, как тогда. Не извинялся за дождь…
– Жаль, что не успели. У нас непогода быстро случается. – Борода, еще не растрепанная, не ободранная, чуть подрагивала с порывами ветра. В ней задорно дрожали перья.
– Все в порядке, не переживайте, – вежливо крикнул я в ответ, а сам старался запомнить дорогу, по которой мы ехали.
Надеялся, что Птеард, пригласивший меня для беседы, догадается распалить камин и подготовить что-нибудь горячее.
Небо вскипало над лесом Предместья, выкручивалось серыми воронками. Ветер поднимал с земли листья и городской сор. Если поначалу дождь неуверенно брызгал мелкими каплями, то теперь зашелся шумным ливнем. Запахло травами и влажной землей.
Все дороги Предместья, кроме Кумаранского тракта, опустели. В дождь из земли поднимались чешуйчатые черви – неприятные гады, способные проскрести даже трехслойную подошву. Скот с необработанными копытами часто из-за них страдал. Зная это, я, подобно двум моим сопроводителям, старался объезжать большие лужи. Впрочем, вскоре мы свернули к одному из взвозов, о чешуйчатых червях можно было забыть.
Один пролет за другим мы поднимались все выше. Миновали шесть горизонтов и наконец поднялись под самые макушки эйнских деревьев. Так высоко мне еще не доводилось бывать в Предместье. Отсюда за мутной пеленой дождя, должно быть, открывался хороший вид на Предрождённую рощу.
Оставили лошадей в стойле у взвоза и дальше шли пешком. Пройдя несколько улочек и одну площадь с помостом для артистов, оказались на птичьем рынке. Все лавки здесь были уставлены клетками, ящиками, свертками, из которых торчали клювы разных форм – острые, раскосые, волнистые, загнутые длинной дугой. Шелест дождя, птичьи крики и пересвисты, смех и разговоры людей перемешивались в единый торговый гомон. Под ногами в лужах плавали перья и крошки от корма.
Несмотря на ливень, покупателей было много. Их отчасти спасал тканый навес, то надувавшийся глубоким парусом, то опадавший на головы людей.
От торговых рядов Диндар провел меня к одноэтажному, вытянутому вширь зданию. С торцов он упирался в стволы двух исполинских деревьев.
Зашли внутрь.
Это был склад. Лабиринт из этажерок с птичьими клетками. С потолка свисали неказистые литые люстры на десяток свечей каждая, кое-где стояли тумбы наподобие рукомойников, в остальном обстановка была самая простая: просмоленные, ничем не укрытые полы, стены и потолки. Два не самых привлекательных гобелена с изображением птичьей ловли и несколько запыленных чучел, расставленных по углам.
Возле дальней стены за столом сидел старик. Он мог показаться заурядным писарем, назначенным сюда вести учет проданных и вновь поступивших птиц, если б не богатые лицевые сигвы. Приглядевшись, я понял, что весь его жилет, а возможно, и брюки расшиты разноцветными перьями. Каждое перышко зажиточно украшала оборка из мелких бисерин. К вороту на кружевную тесьму были приделаны золотистые маховые перья красногрудого горлопана. Одно такое перо стоило не меньше десяти золотых.
Это был Птеард.
Он, безусловно, слышал, как мы вошли, но не отвлекался от бумаг. Перекладывал их, что-то в них записывал, подчеркивал. Изредка побрякивал счетными палочками. Пришлось ждать. Диндар покорно стоял рядом. Ни словом, ни жестом не уточнил, для чего мы тут собрались. Положение становилось глупым. Подумав, что на старика обрушилась не требующая отлагательств волокита, я отошел к этажеркам. Хотел рассмотреть хранившихся там птиц.
– Дин, – Птеард вдруг подал голос, – подожди снаружи.
Диндар кивнул. Прошел к дверям. Открыл их, на мгновение усилив шум дождя, и торопливо прикрыл. Тишина вернулась и вновь была беспечной, безразличной, будто я пришел сюда докучным просителем, а не желанным гостем.
Все это начинало раздражать.
Не разрешая себе злиться, я как можно более дружелюбно спросил:
– Могу я…
– Так вы дружите с этим проходимцем? – тут же перебил меня Птеард.
Тонкий, будто стальная струна, голос. И неприятное клокотание в горле. Захотелось самому прокашляться.
– Что?
Я действительно не понимал, о чем идет речь.
