что сказать или о чем спросить, просто ехал рядом с Нордисом – быть может, сам того не замечая, пытался повторить его тяжелую посадку в седле.
И только Эрза казалась обеспокоенной. Пробовала отвечать мне с прежней игривостью, но делала это фальшиво, почти неуклюже. Под защитной сеткой капюшона улыбка Эрзы вовсе казалась искаженной, грубой. Я не хотел отвлекать ее от мыслей, ехал молча, но даже в такие мгновения чувствовал это скрипящее, невыраженное напряжение.
Оставшись одна, Эрза отчего-то поглядывала на верхушки Равнского леса. Это было заметно по наклону ее головы. Будто что-то высматривала. Искала, но не находила.
Деревья теперь плотно обступили дорогу. Отряд жался к левому краю. Никто не хотел даже отчасти вставать под развесистые лапы Лаэрнорского леса. Впрочем, местами сделать это было сложно – ветви все чаще смыкались над нами единой хвойной аркой. Но прежний страх не возвращался в полной силе.
Обеденный привал был кратким. Громбакх и Миалинта призывали перекусить на ходу, но Эрза настояла на своем. Пришлось бросить наэтку под надзором Феонила и Нордиса. Остальные, прихватив заплечные сумки, сошли в Равнский лес. Здесь, как и сказала Эрза, в пяти минутах от Пчелиного тракта открылась прогалина.
Первым делом натянули лошадям и минутанам намордные мешки с овсом. Затем без обсуждений разделились на два отряда. Каждый отряд подготовил себе отдельный костер: вырезал в дерне квадрат на полсажени, подцепил его с боков мечами, снял цельным лоскутом и отложил в сторону, валежник складывали на уже обнажившуюся землю.
Громбакх заявил, что сам сварит нам лютную кашу – с шишками эльны и солониной.
– Кажется, нашему другу изменил вкус, – заметил Теор. – Солонина для такой каши не годится. Тут нужно нормальное мясо.
– Пойду спрошу, как там у них с мясом, – лениво ответил охотник и отправился к костру Эрзы.
Минутой позже он вернулся без мяса, но с улыбкой. Вслед ему неслась неразборчивая ругань Густа.
– Наш добрый хряк не захотел делиться салом. Говорит, самому нужно, для мягкости в боках во время сна.
– Что ты к нему прицепился? – Я вылил воду из бурдюка в котелок.
– Просто наслаждаюсь его обществом. Этот выпердыш нравится мне все больше.
Громбакх взялся готовить кашу. Теор, не снимая капюшона, растянулся на траве. Миалинта тем временем отошла вычистить у своего минутана забившийся за шоры гнус и заодно подновить на животном слой турцанской мази. Поставила в ноги бочонок, кончиками пальцев цепляла из него густую, как творог, массу и неспешно втирала в те места, где обозначились сухие трещинки.
– Ты их раньше видела? – спросил я Миалинту.
Встал рядом. Решил осмотреть и своего минутана.
– Кого?
– Ну, Густа, Феонила, Нордиса. И других наемников Эрзы.
– Некоторых видела… Только Густ и Феонил – наемники Горсинга. Ее мужа. Густ раньше был десятником. В Третье южное восстание командовал тяжелым бартом. Потерял всех солдат под Артендолом, а потом узнал, что их бросили как наживку, чтобы отвлечь южан. Обозлился и променял строевую службу на такую… наемную.
– Феонил?
– Сирота. Эрза с Горсингом взяли его из сапожного приюта.
– Сапожного?
– Да, у нас сирот разбивают по ремесленным домам. Они там помогают, учатся… Родители у него были рыскарями. Пропали где-то в Ничейных землях. Вроде как хотели добраться до руин Изендола. Глупая затея… Туда лет сто никто не может добраться. Ну и сам понимаешь, из семьи рыскарей в сапожники трудновато… Так что Горсинг с Эрзой, считай, его спасли. Горсинг и сам сирота, вырос на навесных улицах Предместья. До сих пор называет себя сыном Целиндела.
– А Нордис?
– Личный телохранитель Эрзы.
– Даже так?
– Он ее с детства опекает. Подарок от матери.
– Подарок? А где мать?
– Уехала в Земли Молонтина. Оставила Эрзе только Нордиса. У него перед ней был долг крови. У гирвиндионцев заведено, что долг крови нужно платить всю жизнь. Если не хочешь, отказывайся от своего имени, но для колунов это хуже смерти – тебя вычеркивают из племенного дерева и все твои дети лишаются поддержки. У них отбирают дом, семью, службу. Выгоняют из Гирвиндиона.
– Им не обидно, когда их называют колунами?
– Не знаю. – Миалинта усмехнулась. – Я не так чтобы много с ними общалась. У отца был один в отряде. Такой же молчаливый.
