В защитных накидках, купленных на заставе, мы все выглядели глупо. Просторная, пропитанная маслами ткань и большой колпак из мелкоячеистой сетки. Дышать и говорить было неудобно, но еще на опушке я понял, что это неудобство оправданно. Гудение гнуса не смолкало.
Вокруг Предместья никогда не возводили крепостных стен, и все же летом его граница хорошо просматривалась даже издалека – почти все четыре месяца Предместье окружало дымное кольцо. Среди густых зарослей ивы и таволги открывались поляны со сложенными из карнальского камня жаровнями. В них жгли торф, перемешанный с листьями айвы, болотного папоротника. Дым поднимался тяжелой, покачивающейся портьерой и редел лишь к верхушкам эйнских деревьев. Это был единственный способ отвадить от Предместья назойливых крылатых насекомых, худшим из которых в последние годы оставался тигриный комар. Его так назвали по мелкой шерстке, окрашенной в желтые и черные полосы. Взрослый комар, по размеру как шмель, угрожал лишь болезненным укусом. Крохотные бесцветные комары-личинки приносили значительно больше забот. Почти беззвучные, они впивались в тело жертвы, при этом вспрыскивали яд, делавший укус безболезненным. Затем, сложив крылышки, целиком втискивались под кожу, сворачивались в кокон и начинали вызревать. На коже проступал зудящий волдырь, избавить от которого мог только лекарь – надрезав его ножом, вычистив от проросшей личинки и заложив в рану лепесток цейтуса.
Миалинта рассказывала, как захмелевшие грибники или ягодники, забыв осторожность, заваливались спать в чащобе, и за ночь торфяные черви прогрызали защитный костюм, а в отверстия, беззвучно ликуя, пробирались сотни тигриных комаров.
– Они вызревают за пять дней. Если укусов много, яд действует как снотворное. Ты так и не просыпаешься. Лежишь в кустах, пока кожа не начнет лопаться.
– А потом идешь комарам на ужин. Если только тебя раньше не сожрет кто-нибудь другой, – добавил Громбакх. – В твоем теле плодится целая колония. Можешь прокормить не меньше трех поколений. Вот такая добрая смерть. Истинное самоотречение.
Когда мы проехали сквозь дымовую стену Предместья, я увидел, что возле каменных жаровен стоят шалаши из прутьев и лапника. Вокруг шалашей высились холмы из листьев айвы, лежали пласты заготовленного торфа. Бедняки все лето поддерживали тление, за это наместник выдавал им паек, а в первые дни пращника дозволял пройти полный лекарский осмотр и снабжал необходимыми лекарствами. По этой причине костряками иногда становились родители с тяжело больными детьми – это был единственный шанс их вылечить.
Через десяток саженей после жаровен начались навесные улицы. Бедные кварталы, отчасти затянутые дымом. Я с интересом смотрел на густую паутину человеческой жизни. Удивленно замечал, что местами с земли можно увидеть даже верхний, седьмой горизонт и построенные там дома.
Последовав примеру Миалинты, снял защитный колпак. Не удержавшись, посмотрел на ее короткие ярко-золотые волосы. Фаит. С грустью вспомнил жертву, которую она принесла для спасения Багульдина.
На земле, под навесными улицами, встречались деревянные времянки и выгоны – днем горожане выводили туда домашний скот. На выгонах стояли малые жаровни, в которых листья айвы жгли без торфа, отчего дым шел почти прозрачный и приятно пахнущий маслами.
Людей и повозок становилось все больше. От желтой брусчатки Кумаранского тракта в сторону, налево и направо, уводили темные земляные дороги. Указатели называли Меилтон на Дарве, Гориндел на окраине Муэрдорского леса. Поселок Эрждел, где для всей округи молотили зерно. Шивердел – кузнечное село, Уждел – рабочее поселение вокруг медного карьера. Ок-Чар и Чод-Арлин – села с бахчами и овощными теплицами. Таких указателей было много, и лишь один из них оказался перечеркнут.
– Лаэрнор, – прочитал я.
– Гиблое местечко, – кивнул Громбакх. – В самом центре Лаэрнорского леса. Раньше туда добирались по Старой дороге.
На обработанных хлорисом комлях висели бумажные и кожаные объявления. Тут были предложения переночевать, поесть, посетить кроличьи бега, купить манника, купить листья с дерева Мортхи, починить экипаж, посетить массаж с втиранием горячей муравьиной кислоты и сока эльны. Все адреса уводили наверх, на один из горизонтов навесных улиц. Среди прочего я разглядел призыв посетить Ежегодную ярмарку каменных изделий в Багульдине, назначенную на десятый день гумника. Но чаще всего здесь встречались предложения купить настойку хлориса – для защиты домов и повозок от лесных насекомых.
Тигриные комары не единственная беда этих мест. В здешних лесах на путника нападали и летучие хвойники, и ядовитая саранча, и чешуйчатые черви. Весной тревожили черные эорлиты, болотные панцирные муравьи. В первые дни синелина[5] они отличались особенной прожорливостью. Каждую весну лесничие Целиндела бродили по лесу: по старым зарослям ольхи, по дубравам, осинникам и березнякам – сжигали малые муравейники, однако против крупных муравейников сделать ничего не могли. Те слишком глубоко уходили в землю. Жителям приходилось задабривать эорлитов – лесничие вывозили к ним туши ослов, манников, охапки проса и всевозможную гниль, которую не съели бы даже собаки. Люди не скупились на подачки, лишь бы черные полчища муравьев не отправлялись искать еду в Предместье; продвигались они под землей, и стена дыма их не останавливала.
Пока мы поднимались по бревенчатому взвозу на первый горизонт навесных улиц, Громбакх весело рассказывал, как несколько раз сталкивался с потоком эорлитов, а потом вдруг серьезно спросил:
– Знаешь, на что это похоже?
– На что? – Я думал, охотник продолжает рассказ про сражение с муравьями.
