листка бумаги.
– Это два платежных документа. Я нашла их в бумагах мужа. Он купил виноградник в долях со своей любовницей. Кроме того, он покупал цветы. Три недели подряд каждый день он покупал цветы для нее. Это я называю ухаживанием.
Мадам Белливье показывает тонким пальцем сумму, уплаченную за доставку цветов.
– Я пошла в тот цветочный магазин узнать, нет ли иного объяснения, но все было ясно и очевидно…
Какое невезение, думает Мансебо.
– Что вы будете теперь делать, мадам?
Мадам Белливье некоторое время смотрит прямо перед собой, а потом пожимает плечами.
– Не знаю. Уверена только, что не могу больше находиться здесь. Но не знаю, куда мне идти и что делать.
«Так же, как я», – думает Мансебо, но ничего не говорит, хотя его так и подмывает рассказать и свою историю.
– Теперь я могу взять коробку.
Мансебо до того потрясен доказательствами, которые добыла эта женщина, что забыл о коробке с птичкой.
– Да, сейчас я пойду и похороню ее.
Мадам Белливье делает попытку улыбнуться.
– Я составлю вам компанию, – говорит Мансебо.
Он забирает сумку из хозяйственного чулана и в последний раз запирает свой магазин. Мансебо и мадам Белливье выходят на бульвар и видят на горизонте Сакре-Кёр. Впервые за много лет Мансебо признается сам себе, что его лавка находится отнюдь не у подножия Монмартра.
Последнее предложение дневника Юдифи я перечитываю дважды. Здесь мне совершенно не хочется ставить точку. Теперь я понимаю, что передо мной уникальный материал. Я аккуратно закрываю дневник и оглядываю кафе. С каким нетерпением я ждала этого дня. Казалось, все было впереди. Но теперь я ощущаю лишь пустоту и печаль. Однако я вспоминаю своего соседа, который поставил точку не по собственной воле, собираю свои вещи и выхожу из кафе.
На вентиляционной решетке метро, свернувшись калачиком, лежит бездомный. Матрац его составлен из нескольких войлочных одеял, между которыми засунута бутылка вина. Выглядит это как пародия принцессы на горошине. Ноги бездомного обуты в огромные, не по размеру, ботинки, а из полуоткрытого рта на щеку стекает струйка слюны. Рядом с этим человеком лежит собачий поводок. Однако никакой собаки рядом не видно. В поисках щенка я приоткрываю коробку с золотой надписью на крышке и вижу внутри свежий шоколадный эклер. Печаль покидает меня. Жизнь продолжается.
Из пепельницы к потолку поднимается тонкая струйка дыма. Дым идет всякий раз, когда Мансебо оставляет сигарету лежать в пепельнице, предоставляя ей погаснуть самой. Ему нравится сидеть и смотреть на дым, который, извиваясь, поднимается к потолку закрытой комнаты.
Вокруг тяжелого мраморного стола стоят три больших коричневых кожаных кресла. Жалюзи опущены, но их планки повернуты так, что беспощадный солнечный свет проникает в комнату.
В окне высится громада Сакре-Кёр. Рядом с пепельницей, на мраморном столе, стоит маленькая черная машинка, которую можно принять за устаревший электронный калькулятор. Однако эта машинка не умеет считать, но зато она может распознавать фальшивые купюры. Красный индикатор редко мигает, машинка готова принять в свое чрево захватанные, замусоленные деньги, чтобы определить их подлинность. Рядом с машинкой лежит бинокль.
Звонит телефон. Кому-то в этом мире нужна его помощь. Мансебо так и подмывает броситься к телефону, чтобы ответить, но он выжидает, чтобы потенциальный клиент не решил, что ему нечего делать. Пусть думает, что Мансебо занят трудным делом. Интересно, с чем будет связано новое поручение – с подозрением на темные махинации, с сомнением в супружеской верности, с исчезновением человека…
Примечания
1
The Show Must Go On – «Шоу должно продолжаться» (
