таких случаях делал?» – думает Мансебо и, как обычно, чешет голову под шапочкой. Но ему не приходится особенно долго размышлять об этом, ибо в 18:04 объект наблюдения снова показывается в окне, и Мансебо приступает к работе.
Мансебо решает закрыть лавку. Если он закроется позже, чем обычно, это может вызвать подозрения. По воскресеньям он никогда не работает после семи часов. На улице полно людей, но в лавку почти никто из них не заглядывает.
Похоже, парижане приходят в себя после жары и готовятся к новой волне тепла, которая вот-вот должна нагрянуть из Восточной Европы через пять дней, как объявили в прогнозе погоды. В Восточной Европе очень жарко, там из-за жары уже погибло много людей.
Мансебо завозит в помещение лотки с фруктами и овощами и отгоняет от входа маленькую птичку. Он пока еще не решил, что делать с банкой из-под оливок. Надо ли опорожнить банку, выбросить содержимое и вымыть посудину или оставить на дне несколько оливок и положить отчет туда же?
Чтобы дать себе время подумать над этим вопросом, Мансебо начинает с того, что вырывает из записной книжки пять страниц и аккуратно их складывает. Надо ли подписать под отчетом что-нибудь вроде личного приветствия? Мансебо решает этого не делать, понимая, что это лишь увеличит риск, если банка попадет в чужие руки.
Часы показывают 19:12, и Мансебо начинает волноваться. Он берет банку оливок, выбрасывает содержимое и дочиста споласкивает пустую банку в умывальнике за дверью. На стекле остается тонкая маслянистая пленка, но Мансебо вполне доволен результатом и засовывает отчет во влажную банку.
Взяв в руку этот современный образчик бутылочной почты, или, если угодно, баночной почты, Мансебо бросает быстрый взгляд в сторону дома напротив. Писатель сидит в кабинете, уставившись в экран компьютера. Мансебо укладывает банку поверх других стеклянных банок и выносит зеленый мусорный бак за дверь. Тут Мансебо осознает, что не помнит, куда именно он обычно ставит бак. Непосредственно у двери или посреди тротуара? Привычные действия оказываются очень трудными, если начинаешь над ними задумываться. Мансебо несколько раз переставляет бак для стеклянной тары с места на место, а потом, покончив с этим, опускает решетку и запирает дверь. Все дневные дела сделаны. Подойдя к лестничной площадке, Мансебо вдруг слышит короткий удар в окно лавки. Мансебо включает в магазине свет и выглядывает в окно, но никого не видит. Он делает несколько шагов вперед и вдруг наталкивается на взгляд зеленых глаз мадам Кэт, которая смотрит на него с противоположной стороны бульвара.
На долю секунды его охватывает желание поднять руку в приветственном жесте, но он вовремя удерживает себя от этого. Такси рвет с места в карьер, а мадам Кэт сейчас поднимается в квартиру по пожарной лестнице. С лица женщины стерто всякое выражение, если не считать едва заметного движения бровей. Она увидела и узнала Мансебо. Сейчас их разделяет всего несколько метров, и Мансебо отчетливо видит, что женщина смотрит ему прямо в глаза. Мансебо стоит неподвижно до тех пор, пока мадам Кэт не закрывает за собой входную дверь. Мансебо некоторое время смотрит на пожарную лестницу, не столько для того, чтобы наблюдать, сколько для того, чтобы успокоить смятение в мыслях. Немного успокоившись, Мансебо решает подняться к себе домой. В этот миг он замечает лежащего возле двери воробушка. На стекле двери Мансебо видит кровавый след. Мансебо долго смотрит на крошечное красивое тельце. Это та самая птичка, которую он сегодня отогнал от входа. «Если бы эта маленькая птичка не ударилась о стекло и не лишилась жизни, я не разделил бы с мадам Кэт эти священные секунды», – думает Мансебо, лежа в кровати. За те несколько секунд, что они смотрели друг другу в лицо, мадам Кэт не только показала Мансебо, что доверяет ему, но и дала понять, что ценит его и за что-то другое, но за что, он пока не знает.
Он почти забыл ее зеленые кошачьи глаза. Глаза, впускающие мало света и еще меньше его излучающие.
Глаза, которые могут за мгновение сменить так много выражений – заботу, отчаяние, облегчение и счастье. Если бы не маленькая птичка…
Фатима поворачивается на другой бок и случайно задевает рукой лоб Мансебо. Он тоже переворачивается и закрывает глаза. Он знает, что должен уснуть. Завтра начинается новая рабочая неделя, а он уже не помнит, когда в последний раз спокойно спал всю ночь. Снизу доносятся чьи-то шаги. Мансебо напряженно прислушивается. Новоприобретенный детективный инстинкт не отпускает его ни на минуту. Кому не спится в такой поздний час? Шаги легкие, и Мансебо понимает, что это Адель. Наверное, она решила принять обезболивающую таблетку или почитать книжку о фэншуе. Мансебо улыбается, вспомнив, как сменил место за столом.
Шаги затихли. Стало слышно, как в туалете спустили воду. Если бы не маленькая птичка… Мансебо не может выбросить из памяти нежное, хрупкое безжизненное тельце. Мансебо никогда не испытывал особенно нежных чувств к животным. Животные – это животные, мы разводим их для того, чтобы есть. Ему никогда не хотелось иметь домашних животных. Жестокого обращения с животными он не одобрял, считая это ненужным, но и другом животных себя не считал.
Но он никак не может уснуть из-за того, что ему не дает покоя маленькая мертвая птичка. «Она уже мертва, и я ничем не могу ей помочь», – пытается уговорить себя Мансебо. Не может же он встать и пойти похоронить всех мертвых птичек в Париже. Это будет уже третья работа, а ему вполне хватит и двух.
Он оставляет всякую надежду уснуть. За окном уже начинает светать. Тем не менее птичку надо достойно похоронить. «Вероятно, меня сочтут сумасшедшим», – думает Мансебо, вставая с кровати. Фатима продолжает безмятежно и крепко спать. Это, пожалуй, хорошо, ибо Мансебо уверен, что она не захочет принять участие в погребении птички, во всяком случае в этот час.
Он чувствует мыльный дух хамама, проходя мимо жены. Такое душистое розовое мыло используют после скраба. Мансебо машинально смотрит на дом напротив и видит, что в кабинете горит свет. Но лампа в ту же секунду гаснет, и он не успевает понять, что там происходило.
