Вдоль всех коридоров, по которым мы шли в гарем (женскую часть дома), стояли слуги.
Моя свекровь и ее дочери ждали нас с нетерпением и, когда мы вошли в комнату, быстро двинулись нам навстречу. Старый вождь представил меня им, и его жена тут же горячо обняла меня и расцеловала в обе щеки. Это была высокая, замечательно моложавая женщина с прелестными темными блестящими глазами и светлой кожей, свойственной женщинам ее племени. Она церемонно приветствовала меня и была так любезна и очаровательна, что мгновенно расположила меня к себе. Затем вперед выступили ее дочери, державшие за руки мою Маргарет. Внешностью и манерами они походили на мать и, в длинных нарядных блузках до колен, с завешенными полупрозрачной тканью лицами, в расшитых золотом восточных туфельках, выглядели как сказочные принцессы. Когда приветствия кончились, они отвели меня в мои покои на втором этаже и настояли на том, чтобы помочь мне во всем.
Комната была продолговатая, с низким потолком и выбеленными стенами. Главный вход завешивала плотная плюшевая штора, пол был застелен коврами, один угол занимала большая низкая кровать, похожая на тахту. Около нее стоял низкий индийский столик с латунной столешницей. На полочке над кроватью лежал Священный Коран, покрытый шелковой тканью (Коран никогда не должен находиться под другой книгой или на полу). За другой шторой были полки для одежды.
Перед прибытием сюда я воображала, что служанки, наверно, будут робко поглядывать на меня из-за двери и предоставят мне самой распаковывать вещи. Но две прислужницы, никогда раньше не видавшие западных женщин, начали, не выказывая внешне никакого интереса ко мне, разбирать мою одежду, как будто всю жизнь только этим и занимались. Из-за этого я почувствовала себя незначительной, маловажной. Пальто, юбки и платья, которые они убирали, внезапно потускнели, сделались неинтересными и неромантичными. Я вспомнила, как однажды дома надела на вечеринку восточный наряд; тогда он выглядел слишком цветастым, вычурным. А здесь такая одежда была, казалось, единственно возможной.
Из любопытства я выглянула в другую дверь и увидела, как слуги-мужчины в комнате, похожей на мою, распаковывают вещи Саида. Мои первые страхи улеглись. По крайней мере, здесь, видимо, не будет такого «гарема», какой я воображала. У нас будут собственные комнаты, и нам не придется тесниться с другими домочадцами, о чем предостерегали меня доброжелатели на родине; более того, у каждого из нас будет своя ванная.
Мои золовки прервали эти размышления, спросив меня из-за двери, можно ли им войти. Они держали полные охапки одежды всех цветов радуги, которую сшили для меня своими руками на основании размеров, которые сообщил им Саид. Они с великим интересом смотрели, как я преображаюсь в дочь вождя. Когда я надела расшитые золотом туфельки без задников, они рассмеялись, глядя на мои неловкие шаги в непривычной обуви. Потом они принялись развлекаться, примеряя мои пальто и юбки. Обе с чувством расцеловали меня и вели себя так естественно, были так непритворно веселы, что я мгновенно прониклась к ним любовью; казалось, мы уже не один год как знакомы. Все мои былые тяжкие опасения по поводу грядущей встречи со свойственниками представились мне теперь прискорбным недоразумением. Несмотря на разделявший нас языковый барьер, мы были отменно счастливы друг с другом, и нам очень хорошо было вместе.
Голубые атласные шальвары пришлись мне как раз впору; широкие в бедрах и сужающиеся книзу, искусно отделанные, они выглядели как юбка. Блузка до колен и тонкая вуаль добавляли наряду таинственности. Сделав несколько кругов по комнате, я приручила даже норовистые туфельки и почувствовала себя членом семьи.
Девушки хлопали в ладоши и смеялись, видя мое беспокойство о своей внешности. С двух сторон они взяли меня за руки, и мы прошли по балкону туда, где радостные крики и громкий плеск воды возвещали о том, что у Маргарет нет ни малейших трудностей ни с языком, ни с окружением.
В окна мне не было видно ничего, кроме диких холмов. Они манили меня, и я пообещала себе, что обследую их в будущем; позднее, когда я узнала, что это строго запрещено, они, конечно, стали для меня еще более притягательными.
Громадный двор под нами напоминал ярмарку. В него сотнями стекались отважные соплеменники Саида, прибывшие из Кохистана (горных районов). Должно быть, они не меньше нашего устали и хотели пить, но они ничем не желали нарушать торжественность случая. То и дело из двора доносились приветственные залпы. Одни приехали на пони, другие – на верблюдах, третьи – на ослах, но все были хорошо вооружены. Как, задумалась я по своему западному обыкновению, удастся разместить такую массу народу?
Селима и Халима, мои золовки, сказали мне, что вечером будет праздничный пир. «Но не для всех же этих людей?» – спросила я. «Приедет еще больше! – ответили они. – Для них поставили много шатров».
Через решетчатые перила балкона они показали на сад, где и сейчас возводились шатры. Сад уже был похож на огромный полотняный город (который на фоне холмов, правда, казался карликовым). «Какое радушие к иностранке!» – подумала я. Гостеприимство горцев повсюду одно и то же. Мое сердце преисполнилось тепла по отношению ко всем этим людям, многие из которых, судя по утомленному дорогой виду, приехали приветствовать меня издалека. Прошлое было уже мертво для меня.
Я была Мораг Абдулла и должна была соответствовать этому имени.
Женщины обороняют форт
Вскоре после моего приезда было объявлено о помолвке Селимы-ханум, моей золовки. Поистине эта помолвка оказалась событием!
Восторг следовал за восторгом. Подарки шли непрерывным потоком. Весть о том, что два мощных племени помирились и готовы породниться, вызвала смешанные чувства. Одни радовались, другие, несомненно, затаили злобу. Подарки от родственников жениха были всевозможные: от скромной кухонной утвари до дорогих украшений. Одних нарядов с избытком хватило бы для пятидесяти невест: каждая женщина племени должна подарить помолвленной
