тебя, не задумываясь ни на секунду. Этот же человек отдаст свою жизнь за тебя, убьет за тебя любого, кто посмеет посягнуть на твою жизнь!
Тогда кто это? Друг? Сложный вопрос… очень сложный. Знать бы еще, что это такое – «друг». Слишком уж размыто это понятие…
– Итак, продолжим разговор! – Ангус отодвинул кружку, откинулся на спинку кресла, сложил руки на животе, сцепив их в замок. – Почему ты так предан мне, что пойдешь даже против Братства? Можешь мне это пояснить?
– Не могу, учитель, – пожал плечами Леван. – Мне кажется это правильным, вот и все. Я должен тебя защитить, должен тебе повиноваться. Сам не знаю почему! Ты что-то со мной сделал, я так полагаю.
– Сделал! – кивнул Ангус. – Но ты об этом никогда и никому не расскажешь. Даже если тебя будут пытать, понял? Запомни это навсегда!
– Хорошо, учитель, запомнил. Никому не скажу.
– Отлично. А теперь вот что: когда придет Хесс, ты поможешь мне его усыпить. И я с ним проделаю то же самое, что и с тобой. А теперь скажи мне вот что: какие планы Братство составляло в отношении меня? Расскажи мне все, что ты знаешь.
Леван рассказывал недолго, вообще-то он не так много и знал. Ну да, докладывал своему начальнику, это Ангус и так знал.
Да, искали замену Ангусу, и это он ведал.
И все. Больше ничего. Что вполне закономерно: ну кто сообщает исполнителю о своих планах? И зачем? Есть тот, кто командует, и есть тот, кто исполняет. Тому, кто исполняет, редко до конца известны планы властителя. Он должен только исполнять – истово, с душой, не спрашивая, зачем господин все это проделывает, какие планы строит и чем все в конце концов закончится. Нормальная в общем-то практика. Тем более в Братстве, по сути своей тайном военизированном сообществе. По-другому и быть не могло.
А потом Ангус и Леван занимались своими обычными делами – Леван прибирал в обгоревшей комнате, Ангус растирал ингредиенты для снадобий, делал отвары, процеживая и отбрасывая лишнее, наколдовывал снадобья, отдыхал, снова работал – все как обычно, все как всегда.
Хесс появился уже перед закатом – запыхавшийся, встрепанный и потный. Причины его такого состояния тащились сзади – три женщины, закутанные в грязные, вонючие тряпки так, что сразу нельзя было различить их возраст и разобрать телосложение. Все, что виднелось из-за драных тряпок, – это головы с засаленными волосами, свисающими сосульками на укутанные дырявыми тряпицами плечи, да босые ступни, черные, потрескавшиеся, с налипшими на них кусочками чернозема и чего-то коричневого, о чем не хотелось даже и думать. В общем, три доходяги, годные лишь для того, чтобы накормить своей несчастной, измученной плотью толпу жадных городских крыс. Не более того.
– Ты куда их ведешь?! – возмутился Леван, увидев, что Хесс намерен зайти в дом, держа в руке конец веревки, идущий к шее первой из купленных рабынь. – В доме ребенок, а ты эту вонь вшивую туда волочишь! Бери бритву, бери мыло и гони их в ручей! Пусть моются, обреют все волосы – и на голове, и на теле, а тряпки эти поганые сожги! Ты хоть подумал о том, что их надо во что-то одеть? В твою рубаху, что ли?!
– Вот! – Хесс сбросил перед порогом дома увесистый вещмешок. – Здесь и платья, и нижнее белье. И мужские штаны. И рубахи. Туфли еще. Все, что может понадобиться. И мыло тут есть. И бритву купил! А тащить в дом я и не хотел – собирался привязать к крыльцу.
Он повернул голову к женщинам, лица которых были закрыты тканью, и громко скомандовал:
– Раздеться! Быстро! Тряпки отбросить вон туда – в кучу! Сейчас все трое пойдете к водопаду, – он указал на шумливый поток, падающий с утеса, – и вымоетесь как следует! А потом обреете друг другу головы и тела! Чтобы ни одного волоска не было! Увижу, что плохо побрились, плохо вымылись, – накажу! Выпорю! Поняли?
Женщины молчали, тараща глаза на парня. Он грозно сверкнул глазами, оскалился и рыкнул:
– Я спрашиваю: поняли?! Когда кто-то из нас спрашивает вас, нужно отвечать четко и без задержки! Иначе накажу!
– Поняли, хозяин! – нестройно заголосили женщины, и Хесс поморщился. – Не я ваш хозяин! Я его помощник! Вот ваш хозяин!
Хесс указал на Ангуса, вставшего в дверях и с интересом наблюдавшего за представлением:
– Теперь вы принадлежите ему! Поняли? Его звать господин Ангус! Я господин Хесс! А это господин Леван! Запомнили? Вот тупоголовые… еле дотащил их от города. Падают, идти не могут. Самому придется вымыться – на мне, видать, вшей теперь, как на бродячей собаке!
– Где ты эту погань насобирал? На помойке, что ли? Их выбросили, а ты подобрал? – Леван скривился и недоверчиво помотал головой. – Да они передохнут! Видно по ним – еле-еле живые! Ты почем их брал? Сколько отдал? Если больше чем по медяку, ты дурак!
– Вот сам бы взял да купил! – огрызнулся Хесс, не расположенный к шуткам. – По серебрушке за каждую. Считай – даром. Все три больные. У одной чахотка – вот та, голубоглазая. Другая желтая вся, у нее после лихорадки печень не работает, больше месяца без лечения не проживет. А вон та – у нее тоже что-то с легкими. Задыхается, синеет. Пришлось ее на загривке тащить. Как, впрочем, и двух остальных. Представляешь, как я запыхался? Я просто охренел их сюда тащить!
– А на кой трех-то? Мы что говорили? Одну нам надо! А двух других куда?
– А если одна не выживет? Если сдохнет? Что, снова идти в город, тащить? Не понадобятся – продадим! Учитель вылечит! А за здоровую уже золотом возьмем! Они так-то молодые! И мордочки симпатичные! Им лет по семнадцать – двадцать – так сразу и хрен поймешь, сколько им. Так что здоровых их с руками отхватят за десять-двадцать золотых штука! Эй, вы чего застыли?! Быстро раздеваться!
Ангус вгляделся в фигуры женщин и поморщился – отвратительные тела! Худые, как скелеты. Груди висят пустыми мешочками, кости таза выпирают,
