вспоминать уже никогда. В мире есть гораздо более интересные вещи, чем два придурка, не заработавшие даже на лошадь и потому вынужденные добивать свои старые башмаки.
Кстати сказать, за лошадьми, само собой, предполагалось отправиться завтра, к полудню, когда у лошадников схлынет поток желающих приобрести особо ценных лошадей. Завтра как раз базарный день, седьмой день семидневки, когда в город съезжаются торговцы и покупатели с окрестных городков и селений. В том числе чтобы выставить своих лошадей на продажу.
Тут была одна особенность лошадиной торговли: несведущий небогатый человек пойдет покупать лошадь как можно раньше, боясь, что расхватают самых лучших, самых недорогих по цене лошадей. И ошибется. Покупать надо на склоне дня, ранним же утром хитрые торговцы сознательно завышают цену – именно по той причине, что покупатели тащатся на рынок уже на рассвете, рассчитывая купить что-то стоящее за совсем уж малые деньги. Почему- то считая, что он здесь один такой умный и больше никто в целом свете не догадается, как и когда надо покупать хороших лошадей.
В полдень, когда поток нетерпеливых и дураков (что часто суть одно и то же) уже схлынул, цены начинают снижаться, и вот тогда уже можно купить что-то стоящее и за вполне приемлемые деньги. Если как следует поторговаться, конечно.
В конце дня уже останутся только хромые и больные лошади или те, продавцы которых оказались слишком жадными или упертыми, чтобы все-таки снизить цену до вполне себе реальной.
Леван и Хесс выросли на улицах города, потому всю эту кухню отлично знали. И не опасались прогадать – тот же Хесс великолепно разбирался в лошадях, и у него был дар отличать хорошую лошадь от больной, убогой, специальными средствами взбодренной до состояния веселого жеребчика. Если и были в мире мошенники жаднее, подлее, изворотливее торговцев лошадьми, ни Леван, ни Хесс таких не знали. Скорее всего, таких негодяев и не было на всем белом свете.
Изредка поглядывая на темнеющий горизонт, парни шагали по уличной брусчатке, зорко осматриваясь, проверяя, нет ли за ними слежки, не крадутся ли за спиной лазутчики врага. Это впиталось в кровь с самого детства, еще с тех пор, когда Хесс и Леван добывали пропитание воровством, пытаясь выжить на этих пыльных, прокопченных дымом очагов городских улицах.
Когда они попали в Братство, у них были разные наставники, но обучали их одному и тому же – как эффективнее убить человека, оставшись при этом в живых. А еще – как убить себя, чтобы не сдаться врагу и не выдать тайну Братства. Главную тайну – тайну его существования.
Они сняли комнату на двоих в одной из неприметных гостиниц, коих имелось в Ангоре не меньше двух десятков. Комната не очень большая и не очень хорошая, с точки зрения обычного человека, но ее главным достоинством было наличие примыкающей к зданию гостиницы конюшни, задняя стена которой выходила в глухой переулок, заканчивающийся тупиком. В этом переулке никто не жил, на него выходили задние ворота той же гостиницы и двух купеческих особняков, отгородившихся от мира высокими каменными заборами. Возле конюшни росла огромная шелковица, которая в сезон созревания забрасывала всю округу черными переспелыми ягодами, так любимыми уличной детворой. И Хесс, и Леван прекрасно знали эту добрую шелковицу, пережившую несколько поколений уличной шантрапы и намеревавшейся пережить еще вдвое больше поколений людской мошкары, такой же долговечной, как комары или слепни, с точки зрения деревьев-долгожителей.
Эта шелковица хороша была не только тем, что мелкие воришки, у которых совсем уж притупился инстинкт самосохранения, могли бы проникнуть в комнаты постояльцев по ее раскидистым ветвям и разжиться звонкой монетой, но и тем, что по ней можно было спуститься в переулок совершенно незаметно для окружающих и так же незаметно вернуться обратно. Не используя при этом никаких особых приспособлений, кроме «Тигриной лапы» или «Кошачьей лапы», с привязанной к ним тонкой и очень крепкой веревкой.
Убийцы поужинали в трактире при гостинице, стараясь не привлекать к себе внимания, что удавалось им без всякого труда – деньгами они не сорили, одеты скромно (на грани нищебродства). На лицах они удерживали тоскливую обреченность неудачников, так что даже трактирные шлюхи, готовые исполнить свое грязное дело за мелкий ломаный серебреник, обошли их своим потным вниманием, приняв парней за совершенно непригодных для обольщения сельских придурков, случайно забредших в гостиницу после неудачной торговли либо поиска работы. Что убийцам и было нужно.
Лучшая маскировка – быть на виду и быть как все, не выделяясь из общей массы, а общая масса горожан и была именно такими – серыми, нищими, убогими неудачниками. Богатые и успешные не останавливаются в дешевых гостиницах, они ищут чего-то поинтереснее, это уж такой закон жизни.
Ушли в комнату сразу после того, как съели жидкую, не очень удобоваримую похлебку с кусочками ячменной лепешки – самое дешевое блюдо в этой таверне. Что тоже доказывало, насколько убоги и нищи эти двое молодых мужчин, не сто?ящих ничьего особого внимания.
Простыни оказались серыми, и кое-где виднелись плохо отстиранные потеки – то ли крови, то ли грязи, но Леван и Хесс были неприхотливы, а кроме того, при их профессии или, скорее, при их образе жизни не предполагалась брезгливость. Главное – это выполнение задания, достижение цели, и если для того нужно весь день просидеть в яме с дерьмом, задыхаясь от вони и теряя сознание от ядовитых газов, значит, так тому и быть. Издержки профессии, не более того. Бывает и хуже. Хуже всего участь приписных крестьян или рабов на галерах: безнадега и ранняя смерть.
Положив котомки со снаряжением возле кроватей, оба легли и тут же задремали, сквозь сон прислушиваясь к шуму в трактире. Как только шум поутихнет, можно идти «на работу». Оба привыкли к такой жизни – спать вполглаза учат с самого раннего детства, как и сразу же отучают храпеть во сне. Как отучают? С помощью магов-лекарей, конечно. И с помощью болезненной операции на связках, навсегда убивающей опасный для лазутчика храп.
Обычно посетители трактиров расходятся около полуночи, последние посетители. Кто-то идет в комнату, которую снял, кто-то бредет домой, шатаясь и
