Не стал я отвечать. Промолчал, пытаясь разобраться в вихре собственных ощущений. А старик и не ждал ответа. Он его знал.
– А еще, – заявил я, слегка тоже начиная горячиться, – истинно верующих в этих новых и восстановленных храмах станет гораздо меньше! Чем сейчас. На порядок. Такой вот парадокс будет в будущем. Народу в церквях будет топтаться больше, а настоящих христиан – раз-два и обчелся. Хотя все как один будут трындеть – «верую», «благослови, батюшка», «Господи, помилуй»! Точно так, как сейчас гундосят – «Ленин наш рулевой», «слава КПСС», «религия – яд и опиум для народа»! Переобуется народ. В воздухе. И церковь просто станет… модной. Как тертые джинсы на…
Чуть не ляпнул «на заднице у хиппаря», но вовремя опомнился. Речь вообще-то о Церкви.
– …на современных молодых людях.
Ни один мускул не дрогнул на старом морщинистом лице. Такое впечатление, что разговариваю с каменной маской. И только глаза сверкали нездоровым лихорадочным блеском под насупленными седыми бровями.
А меня прорвало:
– И эта ложь не пройдет даром! Поедут мозги набекрень, и понесет нелегкая сила наш народ от Креста до кистеня. И забурлит дурь в головах, никем не останавливаемая, а тут и русский бунт на подходе, бессмысленный и беспощадный. И такой вихрь поднимется, что силой центробежной разорвет не только судьбы да семьи. Страну разнесет на мелкие кусочки, по задворкам и окраинам. И то, что раньше было белым, объявят черным, да еще и законы соответствующие издадут, чтобы не было лишних сомнений. У того самого ослепленного народа. Который так и не научится смотреть своими собственными глазами.
Я перевел дух.
Старик молчал. Весь превратился в слух, впитывая каждое мое слово. Как Откровение. Как те самые новые Заповеди. Как страшную истину, доставшуюся по случаю и между прочим.
Ах так? Тогда получай.
– А по осколкам бывшей великой державы полыхнут кострища и факельные шествия, и снова затопают на своих парадах ветераны «СС» и «Гитлерюгенда», и всяких разных «лесных братьев». И ОУН, и УПА. Они ведь вам знакомы. Лично! По глазам вижу – знакомы. Встречались! А скоро озверелый молодняк будет в бешенстве срывать кровью омытые боевые награды с груди наших стариков-ветеранов, терзать и рвать в исступлении гвардейскую ленту, символ нашей общей Победы, да бесноваться под нацистские кричалки и лозунги. Между прочим, тут рядом. На Украине.
– Врешь! – медленно произнес монах тихим страшным голосом и поднялся тяжело, как, наверное, поднимался в былые времена из полузасыпанного окопа навстречу стальной вражьей силе. – Врешь, бесовское отродье! Не бывать этому. Не может быть такого… с людьми…
И вдруг осел безвольно на каменный выступ.
И замолчал, угрюмо потупясь в пол. Оглушительно замолчал. До звона в ушах. До яркой ослепительной вспышки перед глазами, обнажающей чудовищное понимание, новое Откровение. Страшное по своей форме и беспощадное по сути – МОЖЕТ!
Может такое быть.
И даже наверняка БУДЕТ.
Потому что видел монах за свою долгую жизнь, как просто и обыденно люди могут превращаться в не?людей. Как легко слетает с человека тонкая кожура цивилизованной оболочки при определенном стечении обстоятельств. Как запросто рушатся незыблемые, как прежде казалось, порядки и ценности. И наступает Хаос. В который невозможно было поверить буквально день, час, минуту назад.
Все это МОЖЕТ БЫТЬ.
– И только Россия будет цепко держаться за свои исторические корни, – тихо и медленно произнес я. – Из последних сил будет цепляться за свое великое прошлое, как бы ни хотелось нашим врагам его оболгать и опорочить. И все это благодаря, в числе прочих, и тем крупицам Истины, которую сейчас с таким трудом пытаются собрать, сохранить и преумножить такие люди, как… Богдан. Богом данный. Не от мира сего.
Собственно, я все сказал.
Все, что накипело. И все, что нужно было услышать старцу.
Скорей всего, я даже, наверное, и не рассчитывал, что монах поможет нам найти этого неоднозначного Богдана. Ойчика, Бойчика?
Или как его там?
– Вуйчик, – неожиданно произнес дед, словно услыхав мои мысли. – Его фамилия Вуйчик. Богдан Вуйчик. Поляк, наверное. Отчества, прости, не знаю. Он детдомовский. Появился в этих скалах года четыре назад. Раскопками интересовался, рассматривал здесь все, рисовал что-то в тетрадочке. Потом привел сюда детей. Разных. И подростков, и… мелюзгу вроде тебя. Учились палатки ставить, костры жечь, по скалам на веревках лазили, по солнцу да звездам ориентировались. Молодцы. Правильная была компания, здоровая вот здесь.
Он постучал себя по лбу костяшками пальцев.
– Была? – переспросил я. – А сейчас куда делась?
Монах почему-то не отвечал. Встал, подошел к краю обрыва, уставился вдаль. Другое его тревожило. Может, жалеет о своей откровенности?
– Вы его все равно найдете, – подтверждая мою догадку, произнес он. – Таких, как он, всегда находят. Они не умеют долго скрываться. Где бы то ни
