соответственно – опять пить. Это вновь потеть, опять мучиться, опять пить и… короче, весь день насмарку. Даже если и бездельничаешь на отдыхе, все равно вечером ощущение такое, будто вагоны разгружал. Все местные об этом знают, только, что характерно… все равно пьют, как голимые курортники.
Говорю же, квас по утрам – сильный аргумент для грехопадения.
– Маленькую! – сунул я трехкопеечную монету грустной продавщице кваса в огромной соломенной шляпе и относительно чистом белом халате.
Та не глядя ополоснула граненый стакан, сунула его под массивный латунный кран и в мгновение ока наделила меня волшебным нектаром с головокружительно шипящей пенкой. Надо сказать, и наливала она квас тоже не глядя. Ни капли при этом не пролив и ни на йоту не нарушив нормы отпуска. Лихо! Внимание, работают профессионалы! Правда, очень печальные. Ну да, чего тут радоваться. Люди идут на море, кое-кто – уже обратно, а тут сиди работай. И место такое удачное: площадь Революции – въездные ворота в Артбухту. А там и пляж Хрусталка, и паром на Северную сторону, и Центральный рынок за сквером. Народ кишмя кишит, а никто даже слова ласкового не скажет…
– Спасибо, девушка, – мяукнул я, еле сдерживаясь, чтобы не погрузить сразу же свой нос в душистую пену, тут же, не отходя от крана, – удачного вам рабочего дня!
«Девушка» старше моей матери раза в полтора. И тяжелее в той же пропорции. Тем не менее грустно улыбнулась и чуть заметно кивнула мне. Что ж, мелочь, а приятно.
Господи, какой квас вкусный… брр… и холодный! Сразу и не выпьешь много, горло моментально колом становится. Видели бы меня сейчас мои родители! До ангины не дожил бы – четвертовали бы сразу, на взлете. Шасси от бетонки не успел бы оторвать!
А… хорошо-то как!
Праздник непослушания продолжается.
– Караваев?
От неожиданности я крутнулся на месте, чуть не расплескав содержимое стакана.
Валентина Афанасьевна! Мой классный руководитель. Блин, и на каникулах от вас покоя нет!
– А ты почему здесь один? Так далеко от дома? Родители знают, где ты?
Наверное, эта страна никогда не будет счастливой.
Потому что следует признать очевидное – живем мы в обществе… сознательных стукачей! Всевидящих, вездесущих и беспощадных. Ведь даже поздороваться еще не успели, а мне недвусмысленно уже дали понять, что в самое ближайшее время я буду жестко «вло?жен» папе с мамой. Вместе со всеми моими недисциплинированными потрохами. Минимум по трем криминальным залетам: во-первых, беспризорное «болтание» в центре города, во- вторых, самовольное употребление взрослого и почти околоалкогольного напитка и, в-третьих, самое опасное и о чем бдительная Валентина Афанасьевна даже и не догадывается, – мое несанкционированное присутствие в городской черте. Тогда как должен быть я в детском лагере. За забором и под присмотром.
Это залет, боец. На ровном месте.
Точнее… ну, если быть до конца честным, место, получается, не очень ровное. В том смысле, что с моей стороны небольшой косяк все же присутствует – не фиг было отсвечивать своими батонами в особо людных местах! А маскировка? Тот самый полевой грим, которому учил меня этой весной старина Хейфец? Тяжело было конопушки нарисовать на физиономии? И кепочку на глаза задвинуть? Да еще и квасу ему, незамаскированному, захотелось! Не вспучит теперь от газиков? Давай теперь выкручивайся, пенсионер-малолетка!
– Здравствуйте, Валентина Афанасьевна, – чинно поздоровался я и добавил галантно: – Квасу… гм… не желаете? Холодный только…
– Нет, спасибо. – Классная подозрительно разглядывала мою безмятежную физиономию. Почему он не боится? Не паникует? У него что, все легально? Это у Караваева-то и легально? Быть такого не может. Надо все-таки разобраться. – Так ты… хм… один тут? А? В-витя?
– Один, – нагло заявил я, отхлебнув кваса и с размахом вытерев рукавом пену с клюва. – Как перст.
– А как же… родители? – Видно было, как Валентина Афанасьевна стремительно теряет уверенность. Опять этот непонятный Караваев! Ну зачем, зачем подходила? Сделала бы вид, что не заметила. Ох и тяжела же долюшка педагога. – Родители же должны знать, где ты?
– А они знают. А я знаю, где они. Папа, к примеру, на работе, – стал я просвещать своего собственного педагога, – он в бригаде трудится, комплексной, которая носит высокое звание «Бригады коммунистического труда». Строительство небоскребов на проспекте Острякова. Слыхали? Известный бренд горкома партии. «Догоним и перегоним Америку» называется.
Валентина Афанасьевна рассеянно кивнула, беспомощно оглядываясь по сторонам.
– А мама, – я на секунду задумался, что бы соврать повесомее, – а мама во-он там, в конференц-зале ЦКБ.
Я махнул рукой со стаканом в сторону грозной башни с колоннами на другой стороне площади.
– В конференц… зале?…
– Ну да! Там, где колонны с третьего по четвертый этаж. Гляньте. Мама сегодня как раз на конференции и выступает. С докладом. «О ведущей и направляющей роли советских мерчендайзеров ясельных групп и партийной ответственности лайф-коучей детсадовских изоляторов». Ну, вы знаете!
