Тянуть было нельзя. Все, кто был ходячий, во главе с лейтенантом, определившись с направлением и преодолев проволочное заграждение, рванули вперед. Остальные ползком двигались следом за ними. Обойдя с фланга немецких минометчиков, ударили по батарее. Двенадцать раненых и обмороженных бойцов в тяжелом бою захватили батарею. Развернув три уцелевших в бою батальонных миномета, они по световым зарницам от выстрелов гаубиц обстреляли позиции гаубичной батареи. Огонь вели, пока был боекомплект и не замолчали гаубицы, а затем отбивали атаки немцев и румын, наступавших со стороны Красной деревни.
Подмоги не ждали. Знали, что на этом берегу наши части тоже вели бой в окружении. Рацию еще на переправе осколком мины повредило. Связи с соседями не было. Все же в нас теплилась надежда, что они, услышав бой на берегу, поддержат нас минометным огнем или прорвутся к нам на соединение. Но ни огня, ни помощи не было, а только озверелые от потерь атаки врага.
Когда убили лейтенанта, командира группы, понял, что шансов на спасение у нас нет. Дрались до последнего, несколько раз сходились в рукопашную, но удержали свою позицию. Я из-за ранения участвовать в атаке не мог – лежал за трофейным пулеметом «МГ-42»[60]. Позицию себе в старой воронке от снаряда оборудовал. Патроны мне Мальцев Гена из 1-й роты набивал. Он тоже неходячий был – в обе ноги осколками раненный.
После последней атаки немцы нас со стороны деревни стали закидывать минами. Рядом с нами одна такая разорвалась. От страшной боли в ноге потерял сознание. Очнулся в утренних сумерках – вокруг одни убитые. Где-то в стороне шел бой – било несколько пулеметов и громыхали гранаты. Изредка в той стороне взлетали осветительные ракеты. Кто их пускал, наши или немцы, не знаю. Мы же тоже трофейными пользовались.
Пока был в сознании, собрал боеприпасы, что нашел на своих и чужих трупах. Наших парней я в одно место стащил, а немцев и румын выбросил в сторону. Жалко было ребят, с которыми столько прошли и в Белоруссии и Москве, да и здесь, на Кавказе. Слезы сами собой стали наворачиваться. Что толку от того, что я плакал, что я этим мог изменить или кого вернуть? Все мы смертны, знали, на что шли! Год назад после тяжелого боя в крепости тогда еще комбат и лейтенант товарищ Седов правильно сказал: «Слезы подождут. Сперва убей врага, потом оплакивай павших». Добраться до врага я самостоятельно не мог, боялся, что сил не хватит и снова потеряю сознание, но вот навредить я еще мог. Как учили, заминировал трупы врага гранатами – придут фрицы утром своих собирать – напорются. Глядишь, еще пара-троечка с моей помощью на небеса отправится.
Сдаваться в плен я не собирался. В Белоруссии насмотрелся, что это такое. Патроны и гранаты были, кое-что из еды тоже по ранцам нагреб. Подкрепившись едой и водкой, перевязавшись чистыми бинтами, почувствовал себя куда как лучше. Потому принял решение дождаться ночи и перебраться через реку обратно к своим. Что здесь смерти дожидаться, а там, глядишь, еще своим помогу. Пополз обратно к реке. Полузатопленная лодка, на которой мы переправлялись, так и осталась привязанной к дереву. При свете дня переправляться было глупо, как и оставаться у лодки. Немцы могли обнаружить. Стал искать укрытие.
Неподалеку от этого места увидел несколько поваленных разрывами деревьев. Пробрался туда, сделал себе лежку и приготовился к бою. На удивление, после боя немцы не стали прочесывать берег, и я в своем убежище дождался темноты.
Как удалось вернуться на свой берег – не помню. Стонал от боли в снарядной воронке, когда меня нашли санитары, наложили на бедро жгут и перенесли к медикам в подвал фабрики.
Уже там после операции, когда я пришел в себя, мне сказали, что на том берегу все еще остается группа из 8 наших ребят, вооруженных ручным и станковым пулеметами, удерживает плацдарм, а из нашей группы больше никто не вернулся.
Из воспоминаний красноармейца Калина И. Н. (альт. ист.)
Я был связным в саперной роте. Радио – и телефонная связь – это хорошо, но когда их нет, то выручают ноги. Первоначально бегал, связывался с командирами взводов своей роты, а потом с ротами и батальонами бригады.
Штаб и часть подразделений бригады располагались и держали оборону на Невинской горе. Она возвышается над городом и видна практически из любого района Невинномысска, да и за его пределами тоже. В начале XIX века, когда еще не существовал город Невинномысск, на вершине этой горы был построен казачий редут, позволявший стремительно реагировать на частые в те времена нападения местных кавказских народов. С вершины горы открывается изумительный вид на город Невинномысск и его окрестности. На севере даже можно увидеть гору Стрижамент[61], а на юго-востоке при хорошей ясной погоде виднеется Эльбрус – отец всех Кавказских гор. Чтобы добраться до вершины горы, где располагался КП бригады, надо почти два километра по дороге вверх подняться да еще километр по самой вершине пробежаться. Вот мне и приходилось в день по нескольку раз туда-сюда бегать.
«Немедленно в 1-й батальон», «Копать убежище второму взводу!», «Минировать дорогу к станции!» – такие команды чуть ли не круглые сутки мне поступали. А ночью таскал мины и снаряды с трофейного склада, крутил и ставил колючую проволоку, копал, восстанавливал вместе со своим взводом окопы и блиндажи, построенные еще летом.
Как пружина, сжимаясь и разжимаясь, дышала передовая, отступая и наступая попеременно. Вроде только в одном месте отобьешься, как с другой стороны наваливаются.
На третий день после взятия города узнали: 3-й батальон попал в окружение. Зажали их немецкие и румынские егеря, прибывшие из
