несмотря на отрицательные тесты на протяжении долгого, долгого времени.
Что там сказали про тесты на Бэбицентр. com? Что толку их мочить, лучше замочить того, кто их придумал? Ну, само собой, на единственный тест нельзя полагаться. Но потом я думаю: конечно, вряд ли это был знак Вселенной – теперь я умнее, чем тогда, и не стала бы слепо ей доверять. Но если бы я несколько недель назад увидела положительный результат, две полоски, я ни за что не согласилась бы участвовать в шоу «Рискни». Я никогда не узнала бы, что такое настоящая сила духа. Я никогда бы не вернулась на ту дорогу, которую не выбрала.
Я задерживаю дыхание и стараюсь не обращать внимания на внутренний голос, который все еще шепчет мне что-то о сомнениях, и материнском инстинкте, и о том, что я все сделала не так. Ничего подобного. Я глотаю воздух, и выталкиваю его из себя, и твердо сворачиваю влево, хотя всегда сворачивала вправо. Все просто. Все может быть иначе.
И, как восемь месяцев подряд, я сижу на унитазе, спустив трусы, и жду.
И двух минут не проходит. Вторая розовая полоска появляется одновременно с первой.
Отец сказал бы – это судьба; но теперь мне виднее. Я достаточно мудра, чтобы понять: это просто жизнь.
По дороге из аэропорта я прошу такси остановиться у квартиры отца. Никки ждет на лестничной площадке, а я быстро поднимаюсь наверх. Отец открывает – он в халате, волосы растрепаны, кожа слишком бледная и нездоровая. Вид у него грустный, измученный и удивленный оттого, что звонок зазвонил так неожиданно.
– А, Уильям, – говорит он, пошире распахивая дверь. – У меня нет времени. Я готовлюсь к встрече с Пирсом Морганом.
Я говорю:
– Я ненадолго. Я еду домой.
– Ну ладно. Что там у тебя?
– Я была на шоу. Я пишу книгу. Можешь никогда больше со мной не общаться, но я надеюсь – ты сделаешь другой выбор.
У него очень, очень сердитый вид; он похож на старую куклу Чаки, но это длится недолго; он машет рукой, его лицо расслабляется, и он говорит:
– Que sera, sera.
– Que sera, sera?
– Чему быть, того не миновать.
Я говорю:
– Ты в самом деле веришь в это дерьмо?
А он отвечает:
– Всем нужно во что-нибудь верить.
И я, прежде чем уйти, говорю:
– Безусловно.
В начале сентября серия шоу «Рискни» с моим участием выходит на экраны, и по этому поводу мы все собираемся у Райны. Заодно провожаем Олли – его приговорили к трем месяцам заключения. По большому счету, это не совсем заключение; во всяком случае, так нас заверила Райна.
– Это как тюрьма, где сидела Марта Стюарт[31], только для мужчин. Туда отправляются участники инсайдерских сделок. Считайте это спа-отелем для людей с сомнительной репутацией, – сказала она нам, когда судья огласил приговор. – Ну, послушай, Олли. Ты должен нести ответственность за свой поступок. Даже если не хотел ничего плохого.
Молитвенно сложив ладони, Олли прижал их к сердцу.
– Я все понял, – сказал он. – И мне разрешили вести уроки йоги в тюрьме. Это здорово! Будущие ученики…
Райна закатила глаза; Олли опустил руки и сказал ей:
– Я шучу. Никто не хочет быть похожим на папу, поэтому надо становиться ответственными, – и он крепко сжал мою руку, потому что знал – я тоже это поняла.
Мама и Нэнси прилетели на премьеру шоу; из Бруклина прибыли Аманда и Никки. Последний притащил с собой троих друзей, которые то и дело требуют у него «дать пять» и повторяют: ни хрена себе, дружище, не верю, что ты смог! Ну ты красава, бро!
Аманда смотрит в телефон и выдает:
– Простите. В Нигерии кризис. Не хочу показаться грубой, но…
Никки, кажется, не сильно расстроен – отчасти потому что уже привык, но еще потому что – мне нравится так думать – у него есть я. (И Шон, конечно, тоже.)
Нэнси пьет пелегрино, а мама наливает себе виски.
– Может быть, нам следовало бы заглянуть к вашему отцу?
– Да ладно тебе, мам, – говорит Райна. – Он сам выбрал такую позицию. Ведь это он не проявил лояльности к Уилле.
