У него не пропал аппетит, спал он хорошо, и в магазине все катилось само собой (хотя как план гнать, если импорта нет?), но появилось вдруг ощущение физического дискомфорта, когда он застывал, словно в столбняке, руки-ноги становились ватными. В башку в эти минуты лезли непонятные слова, скажем, «экземпл». Из каких глубин памяти всплыло и булькнуло большим пузырем это английское слово? И что примечательно, вслед за «экземплом» всплыло его значение, звучащее жестко и никаким бульканьем не означенное: «например». Столбняк кончился, а он, как дурак, стал не к месту говорить: дайте мне, экземпл, щей… Или другое слово: «пилигрим», и еще «базилика»…
Может, у меня климакс ранний, думал он с тоской, говорят, у мужиков это тоже бывает. Шурка не пример, но ведь он ко всему женскому полу охладел. А ведь совсем недавно очень волновали, экземпл, блондинки, да и брюнетки тоже…
Он спросил про апокалипсис дочь-десятиклассницу, очень бойкую и неглупую девицу. Она пожала плечами:
— Апокалипсис? Это рок-ансамбль. Они вечно непонятное придумывают.
Он любил дочь. Она была ласковая, уважительная и с хорошим вкусом. В такую и деньги вкладывать не жалко. Одно плохо, друзья у нее были слишком матёрые. Они окончили не только школу, но и институты, а теперь делали дочери дорогие подарки, а она нисколько этого не скрывала, радовалась им, как ребенок. Шлюхой бы не выросла, озабоченно думал Сергей Петрович, а одеть-кормить — это мы можем до старости.
Он спрашивал про апокалипсис покупателей, но они шарахались от него, даже пугались, и так ему это надоело, что он решил: тому, кто объяснит толком, он вынесет из подсобки самый лучший костюм, на складе достанет.
И пришел покупатель, рыженький, четвертый рост, размер сорок восьмой, самый ходовой покупатель, и жена при нем тоже рыженькая, безразмерная, рост три, но было в них что-то такое, что Сергей Петрович без сомнения пошел в подсобку, благо накануне подкинули кое-что. Он не торопился, дал им налюбоваться, повертеться перед зеркалом, и когда рыженькая, молитвенно сжимая руки, прошептала: «Выписывайте», — он спросил.
Покупательница испуганно оглянулась на мужа, потерла красный носик.
— Апокалипсис — это Откровение… кажется, Иоанна Богослова, да, Миш? Четыре всадника Апокалипсиса…. Там все написано.
— Почему же четыре, если три? — усомнился Сергей Петрович и добавил веско: — Я имею в виду всадников.
Рыженькая радостно закивала, ради такого костюма она была готова согласиться с чем угодно, а когда Сергей Петрович десятку не взял, она вообще расцвела, угадывая своего.
— Там все написано, — повторила она заговорщицки.
Сергей Петрович понял главное: Апокалипсис — это книга, а книги есть на базе и в библиотеке. И когда он выложил свое пожелание Нинели Саввишне, и понял всю значимость своей просьбы, и поймал в ее глазах уважение, он и к себе стал относиться как-то иначе. Не такой уж он примитив, прости господи. А библиотекарша могла бы быть ничего, если бы не худоба, прямо груша сушеная! Может, ей французские духи подарить или, экземпл, конфеты? Ни-ни, — прикрикнул он на себя. Кобелизм свой забудь! Здесь дело святое. Такое было у Сергея Петровича в этот вечер откровение.
Итак, он пришел за обещанной книгой через три дня, в восемь часов вечера, то есть в конце рабочего дня.
На этот раз Нинель Саввишна была не в духе. Она с утра была взвинчена, с того раннего часа, когда стоит за окном непроглядная сырая темень, дым от чадящих сковородок застилает свет лампочки, все раздражены и очень торопятся с завтраком. Кухонная свара — не редкость, но в последнее время все до предела ожесточилось. Раньше двое ругаются, третий не лезь, а сейчас, в период гласности, самая безобидная перебранка приобретает сквалыжный гражданский характер. Сами собой в разговор вовлекаются не только те, что с ложкой над кастрюлей стоят, но и тот, кто на секунду заглянул на кухню, скажем, за солью. Последний сразу постигает смысл спора, бросает хлесткую, иногда нецензурную реплику, подливая этим масла в огонь, и исчезает с поля боя с чувством полного удовлетворения.
О чем спорили? Загляните в газеты. Там этих тем хоть отбавляй. Утром все началось с невиннейшей темы — цветов. Есть нечего, мыла нет, ниток не купишь, а в избытке одни цветы. Марья из двух угловых комнат, разведенная, с двумя детьми, сказала, что всем заправляет мафия. Мол, приезжают азербайджанцы, скупают на корню ботанический сад. Колотун В.Г. сказал: «Чушь! Гвоздики выращивают на юге, на месте вырубленных виноградников. И всех дел — котел с мазутом, по периметру поля труба для обогрева, а сверху пленка. Топи котел и собирай урожай. Гвоздика плодится там с невероятной быстротой».
Здесь бы всем согласиться, шут с ними, с виноградниками, но кто-то вспомнил незабвенное время, когда «был порядок», а некто тут же поинтересовался: «Когда было беззаконие?» И пошло-поехало, разве что кастрюлями не кидались.
В результате Игорек опоздал в школу, перекалился и сгорел утюг, его, проклятый, теперь не купишь, и в довершение всего она сожгла котлеты. Голые макароны сын, конечно, не будет есть, так и просуществует голодным до ее прихода.
Когда перед Нинелью Саввишной предстал давешний посетитель, она как раз думала про котлеты, и какой Игорь привереда в еде — весь в папеньку, и что сколько она ни бейся, гены есть гены, и недалек час, когда она и сына потеряет, так же, как его незадачливого отца. Глупые мысли, злые, стыдные, а тут еще этот тип! Она вдруг вспомнила его фамилию — Воронец. Как можно мужику жить с такой фамилией — то ли варенец, то ли жеребец? Но взяла себя в руки и вполне вежливо объяснила, что Библия может появиться только через месяц, никак не раньше…
— Мне не нужна Библия. Мне нужен Апокалипсис, — перебил ее странный посетитель.
