втянули.
Объявили посадку на рейс до Дублина, и я, потупив голову, прошла на борт. Боунс все еще говорил со мной, когда стюардесса попросила всех выключить телефоны.
– Мне пора отключаться, – прошептала я ему. – Гарри, если это наш последний телефонный разговор, то… просто знай, что…
– Что все остальное ты скажешь мне при встрече, – закончил он.
– Мисс, вам нужно выключить телефон, – тронула меня за плечо стюардесса.
– При встрече, значит… Да, этот вариант и мне нравится.
– Ищи табличку со своим именем в руках встречающих, – напомнил Боунс.
– Найду.
– Держись ближе к людям, не заходи в туалет.
– Поняла.
– Мы скоро увидимся.
– Да, – выдохнула я, вытирая рукавом уголки глаз.
– Мисс, прошу вас, – снова обратилась ко мне стюардесса.
Я отключила телефон и сунула его в «мешок Санты». Загорелая тетка охотно продала мне еще и свою сумку… А это что такое? Кажется, мне достались чужие личные вещи вместе с сумкой… Я вытащила из нее какую-то записную книжку с липучкой, раскрыла ее и… начала медленно глохнуть: в ушах зазвенело, и этот звук становился все громче и громче…
На первой странице книжки было написано мелким, аккуратным почерком:
Самолет тронулся с места и покатил по взлетной полосе.
Не дыша, я открыла последнюю страницу. Там оказалось всего одно слово
Самолет, летевший по маршруту Мюнхен – Дублин, вез сто шестнадцать человек и одно каменное изваяние. Я боялась пошевелиться. Боялась оглянуться и встретиться глазами с кем-то, кто уже знает, как и где я умру. Все, что я могла, это закрыть глаза и молиться. Утирать катящийся со лба пот и молиться снова. Как только самолет приземлился, я набрала номер Боунса и панически зашептала:
– Меня выследили. Не представляю, как. Они здесь… Я не знаю, где может быть жучок, под моей кожей разве что!
– Серьги? Пирсинг? Кольца? Солнечные очки? Выбрасывай все, – ответил Боунс.
Я и так от всего избавилась, я не знаю, как они следят!
– Проклятье. Выходи из самолета, держись ближе к людям. Сейчас перезвоню.
Ни жива, ни мертва, я бросила под сиденье шляпу, кардиган, сумку и вышла из самолета. Прошла пограничный контроль, пристала к большой компании каких-то немецких туристов и двинулась к выходу. Боунс позвонил, когда я проходила мимо движущихся лент с багажом.
– Волосы, – взволнованно сказал он. – Твои волосы нарощены, так?
– Д-да, а что?
– Каждая прядь крепится с помощью капсулы кератина, так? Срежь их все. Раздобудь где-нибудь что-то острое и срежь нарощенные волосы, Скай! Живо!
– О господи…
– Срежь волосы – и бегом к выходу!
Я выхватила из ближайшей урны бутылку и рванула к туалету, где тут же грохнула ее об пол. Мысли улетучились, чувства замерли, исчезла я сама. Остались только мои трясущиеся пальцы, сжавшие кусок стекла, и мои волосы, в которых была заключена моя гибель.
Разрезая до крови пальцы и кожу на голове, я принялась сдирать с себя искусственные пряди рыжих волос. Они падали в раковину и искрили, когда соприкасались со струей воды. Гнев и обида сдавили горло. Так вот что ты делал со мной, Саймон! Так вот на что ты намекал, когда говорил, что мне стоит избавиться от волос, если я почувствую себя в опасности! Как я не догадалась раньше? Вздрагивая от каждого звука снаружи, я срезала последние пряди и глянула в зеркало.
Где Скай Полански?
Нигде.
Теперь на меня смотрел совсем другой человек. Человек, которого я прежде не знала. Торчащие пучками волосы и свежие, кровоточащие порезы на голове, искусанные губы и глаза смертницы. Глаза той, кто больше не боится умирать.
Я набросила на голову капюшон кофты и вышла из уборной. Гулкий, длинный коридор, от стен отражается свет люминесцентных ламп. Треск колесиков чужих чемоданов. Потусторонние голоса диспетчеров. Я выйду из этого аэропорта, Лилит. Тебе и всем твоим дьяволам назло. Поворот коридора,
