– Иисусе, – вздыхает сидящий за рулем и достает из кармана телефон. – Сынок, твоя девочка у нас. И лучше поговори с ней сам, а то она сейчас выпрыгнет из окна…
СЫНОК?!
У меня в руках оказывается телефон, и я прикладываю его к уху.
– Скай, слышишь меня? Это свои, – говорит Боунс. – Теперь все будет хорошо.
Я не могу ответить, меня душат слезы. Меня переполняет такое облегчение, и тут же посещает жуткая мысль: если бы у меня хватило духу поднять пистолет, я бы могла убить кого-то из них, господи…
– Спасибо, – только и могу сказать я. – За игрушку, за мое спасение, за все…
– Какую игрушку? – настораживается Боунс. «Ах да, ведь эта игрушка не от него», – медленно, по-черепашьи, соображаю я.
– Передай телефон Оливеру, – быстро говорит он. Оливер слушает несколько секунд, что ему говорит Боунс, и неожиданно забирает из моих рук плюшевого щенка. Он слегка сжимает его несколько раз, потом просовывает палец в шов и аккуратно его разрывает.
– Матерь Божья, – бормочет он, глядя внутрь. Окно машины опускается, и Оливер с силой вышвыривает игрушку из машины. Щенок летит по высокой дуге, кувыркаясь в воздухе, и падает в высокую траву. Машина проезжает еще полкилометра и останавливается. Парни выскакивают наружу, громко переговариваются, звонят в «Гарду»[38]. Я с тревогой выхожу из машины вслед за ними и смотрю в ту сторону, куда улетела моя плюшевая собачка. Что происходит? В голубом небе – стайка голубей, воздух, родной, особенный, кружит голову. Там, в заросшем высокой травой поле, наверняка фазаны вьют гнезда, и бегают кролики, и…
Сетчатку моих глаз обжигает яркая, как молния, вспышка. Над полем взметается огненное облако, и я падаю на землю, оглушенная взрывной волной. Глотаю пыль, острые стебли колют лицо. Я лежу, пока мне не помогают встать на ноги. Над местом взрыва понимается столб черного дыма, во все стороны разлетаются полевые птицы. Трясусь и вздрагиваю в объятиях мужчины, который сидел за рулем. Он хмуро молчит, потом заглядывает мне в лицо – да это же точная копия Боунса, только на тридцать лет старше и с бородой как у Конора Макгрегора[39]!
– Иисусе, деточка, какому дьяволу ты перешла дорогу? – говорит он.
Если бы я держала эту игрушку в руках чуть дольше, то сейчас части моего тела разбросало бы по всему полю. И Оливер, и его товарищ, и отец Боунса тоже погибли бы: мгновение – и нас всех нет.
– Мистер Оушен, – бормочу я. – Кажется, мне нехорошо…
– Зови меня Брайан. Но-но-но, только не обморок… Детка… Вот черт…
Смутно помню, что было после. Кажется, приехала полиция и о чем-то меня расспрашивала. Кажется, я снова потеряла сознание. Кажется, меня осматривал врач: проверил руки-ноги и продезинфицировал порезы на голове. Не знаю, сколько времени я провела на обочине этого поля: час? два? пять? А потом нам всем позволили уйти. Оушен-старший явно был на короткой ноге с полицейскими шишками.
После мы все приехали в Малахайд[40], в большой двухэтажный коттедж, крытый черной черепицей и окруженный высокой оградой: я, отец Оушена, Оливер и еще полдюжины вооруженных парней. Я не смогла ни есть, ни говорить и по-настоящему пришла в себя только после того, как мне дали какое-то успокоительное и я немного поспала.
Я очнулась в спальне с красиво скошенным потолком, в котором было большое окно. Через него в комнату вливалась синева вечернего неба и смешивалась с теплым светом прикроватной лампы. Горели все ссадины на теле, в теле ныли все мышцы, во рту пересохло, голова распухла от мыслей – страшных, отчаянных. Неужели мне в самом деле удалось спастись? Неужели я действительно жива? Все кончено? Или еще нет? Где Лилит? Где Боунс? Он приедет ко мне? Он расскажет, кем, черт возьми, она ему приходится?
Я приподнялась на локте и осмотрелась, морщась от всплеска головной боли. На прикроватном столике рядом с лампой стояли графин с водой и пара высоких стаканов. Я плеснула себе воды в стакан, неловко пролив немного на лежащую рядом газету, и… моя рука замерла в воздухе. Я поставила графин и развернула газету, на первой полосе которой красовался Боунс со статуэткой в руке. Заголовок гласил:
СЭМ 'SAMAEL' ОУШЕН:
Ты нужна мне, и пусть твердят обратное все демоны ада.
Строки полетели и вонзились в меня, как стрелы.
«Фронтмен скандально известной группы "Кости Христа", Сэм Оушен, более известный всем под прозвищем Samael, впервые за десять лет вышел в свет. Он посетил церемонию музыкальных наград American Music Awards, где удостоился награды как лучший продюсера года. Сэм и ранее побеждал в различных номинациях, но никогда не являлся за наградой персонально, избегал публичных выступлений и вел максимально закрытый образ жизни. Именно поэтому его появление произвело фурор на церемонии. Пожалуй, это стало самой обсуждаемой темой вечера.
Сэм покинул сцену в 2005 г. после того, как его беременная подруга подверглась жестокому нападению со стороны неизвестного. Но он никогда не покидал свой трон короля эпатажа и той мрачной, атмосферной музыки, которая способна пробрать вас до мозга костей. Он продолжал царить, творить,
