складки одеяла. Отвратительная, режущая слух мелодия будильника. Которая доносилась непонятно откуда. Как эти звуки очутились в моем телефоне? Где сам телефон? И почему я никак не возьму в толк, что не так с моей кроватью. Подушка, одеяло, матрас – все какое-то…
Я резко сажусь, натягивая одеяло на грудь, и все случившееся накануне обрушивается на меня, как лавина.
Лилит уехала.
Терри променял меня на какую-то девку.
Которую знал от силы пару часов.
Мои туфли остались в его квартире, но я за ними не вернусь.
Я перебрала голыми руками десять кило воняющего мусора, чтобы найти номер телефона Глена.
И ПЕРЕСПАЛА с ним.
И еще у него самая дебильная мелодия будильника из всех существующих!
Я со стоном выползаю из кровати, подхожу к столику и отключаю будильник. Глен тоже проснулся, и теперь он разглядывает меня в лучах утреннего солнца.
– Ты таки победила его, – восхищается он.
– Он взял меня измором.
– Хочешь кофе?
Глен вылезает из кровати – голый, как и я, – и я смущенно отвожу взгляд.
– Хочу кофе, душ, завтрак – и не надейся избавиться от меня раньше.
Он смеется и бросает мне пушистый синий халат. Облекаюсь в него, и меня обволакивает мягкая теплая ткань со слабым ароматом то ли парфюма, то ли кондиционера для белья.
– Овсянка? Яичница с беконом? Тосты с джемом? – кричит из кухни он, пока я пристраиваюсь на унитазе.
– Тосты! А «Нутелла» есть? Включаю горячую воду, умываюсь.
– Есть!
– Отлич…
Мой голос предает меня. В стакане ДВЕ зубные щетки. Черно-серая и розовая. Медленно открываю дверцу настенного шкафа и стискиваю челюсти: на полке пачка ежедневных прокладок, упаковка тампонов, гигиеническая помада, флакончик женских духов и расческа с парой длинных светлых волос между зубцами…
Захожу в душевую кабинку и включаю горячую воду. В меня ударяет сноп горячих струй. То ли напор такой сильный, что он едва не сбивает меня с ног, то ли мои ноги так ослабели, что едва держат меня.
Вхожу в кухню, опускаюсь на стул, сложив на коленях руки.
– Тебе сильно подрумянить или как?
– Да, посильнее.
– «Нутелла» там, – кивает Глен на дверку шкафа, и я достаю оттуда большую, килограммовую банку шоколадной пасты.
– Ого. Любишь сладкое? – беззаботно чирикаю я.
– Не особенно, – отвечает он, не подумав. Боже, сразу порази меня молнией в голову, если я когда-нибудь поверю хоть одному мужчине.
– Степсайд[11], будьте добры.
Таксист болтает со мной всю дорогу, и под конец поездки мне уже почти не хочется покончить с собой. Сейчас я зайду в магазин и впервые за долгое время куплю себе нормальной еды. Например, пиццу размером со спутниковую тарелку – и умну ее в один присест! Потом еще раз приму душ. Потом лягу на крыше, подставив небу лицо, и остаток дня проведу в размышлениях о том, каким был бы мир, если бы в нем не существовало мужчин. Если бы его населяли только женщины, размножающиеся почкованием. А недостаток крупных, неразборчивых, бездушных хищников компенсировали бы волки, кабаны и медведи. И они не попадались бы на каждом шагу: их численность регулировали бы отстрелом!
Сжимаю кулаки. Воспоминание о Лилит будоражит. Теперь я знаю, почему меня так тянуло к ней – она неимоверно сильная, и свидетельства этой силы я видела во всем: в ее глазах, в манере говорить, в особенностях ее хобби, черт возьми, даже в том, как она держала нож в руке! Я тянулась к ней в подсознательном порыве перенять хоть частицу этой силы. И, клянусь, Лилит была готова поделиться ею со мной. Пока я все не испортила своей бесхребетностью, своей подозрительностью и апатией. Если бы мне только удалось набиться ей в подруги, она могла бы научить меня не быть такой размазней, такой законченной неудачницей…
Роюсь в кошельке в поисках подходящей банкноты, и вдруг на глаза попадается мятая купюра в сто евро – та самая, которую Лилит сложила квадратиком. Мой выигрыш в пари. Надеюсь, у таксиста найдется сдача. Я расправляю купюру между пальцами, поворачивая, и едва не роняю ее на пол: по краю выведен ручкой номер телефона и большая изящная буква «Л».
