моющего средства под мышкой. Та самая, которую я приняла за любовницу Боунса, – теперь мне даже думать об этом стыдно.
– Привет! Заходи! Говоришь по-английски? Девочка хлопнула ресницами и не издала ни звука.
– Нет? Ну… тогда мы, наверно, сможем общаться жестами… Как я рада, что ты пришла. Хочешь чаю? Чай! – Я потрясла у нее перед носом пачкой ройбуша.
Она медленно кивнула и, прижимая к себе бутылку так, будто ее грозились отобрать, прошла внутрь.
– Он заболел. – Я указала на упаковку таблеток, а потом склонила голову набок, прижав к щеке сложенные вместе ладони. – И спит. Я бы хотела как- то помочь ему, но не думаю, что он был бы рад такому вмешательству. А тут ты! Так что я с удовольствием помогу тебе! Например, могу помыть тарелки. А ты можешь просто сидеть и пить чай.
Девочка оглядела меня с головы до ног и, пожав плечами, взяла с тарелки печенье. Я поставила перед ней чашку чая и взялась за посуду. Забота о Боунсе и его доме почему-то доставляла мне удовольствие.
– Ашанти, – сказала вдруг девочка. Обернувшись, я увидела протянутую мне ладошку.
– Флоренс, – радостно ответила я. Стряхнула с руки пену и пожала ее ладонь.
Девочка сказала еще что-то, на африкаанс, поставила на стол свою драгоценную бутылку и вытащила рулон разноцветных полотенец из-под раковины.
– Жаль, что ты не говоришь по-английски. Наверно, могла бы многое о нем рассказать, – заговорила я сама с собой. – Ну, например, чем он обычно занимается. Приходят ли к нему какие-нибудь люди. Как часто у него ночуют девушки…
Ашанти непонимающе улыбнулась, отмотала от рулона ярко-желтое полотенце и принялась протирать кожу дивана – того самого, на котором, будь моя воля, я бы проводила все свободное время в компании Боунса.
– Обычно он поет или играет с собаками. Чаще всего приходит мой папа, и они играют в покер. Девушки – иногда. Но ты – самая красивая.
Я уронила в раковину чашку и резко развернулась:
– Ты же сказала, что не говоришь по-английски!
– Не припоминаю такого, – лукаво улыбнулась девочка.
– Ашанти!
– Все нормально, Флоренс. Ты же не успела выболтать мне ничего личного, – рассмеялась она.
Я оставила недомытую посуду, налила себе полную чашку кофе и залезла на барный стул со словами:
– Расскажи мне о нем еще! Все, что знаешь. Как давно ты у него работаешь?
– Год примерно.
«Год в этом доме! Наверняка она знает о Боунсе все, включая его предпочтения в еде и цвет его любимых трусов».
– Но сам он приезжает не слишком часто. За последние полгода это только второй раз. И когда приезжает, у моего папы сразу прибавляется много работы.
– А кто твой папа?
– Полицейский.
Я поставила чашку на стол.
– Что ты имеешь в виду? Боунс хулиганит и ведет асоциальный образ жизни?
– Что такое
– Хозяин этого дома – ты зовешь его по-другому?
– Да. Папа зовет его мистер Оушен, и я тоже.
– Оушен? – переспросила я. И тут же продолжила: – Так почему ты сказала, что у твоего отца полно работы, когда Боу… мистер Оушен приезжает сюда? У него, что, проблемы с законом?
– Нет вроде, ничего такого. – Ашанти повернулась ко мне и, понизив голос, добавила: – Просто папа часто уезжает ночью. Присматривать за этим домом.
– Ничего не понимаю. Он присматривает за домом Оушена не в его отсутствие, а наоборот, когда тот здесь?
– Ага.
– За Оушеном кто-то охотится, что ли?
– Понятия не имею, – пожала плечами девочка. – Но плохо, если так. Мне он нравится. Моя мама сначала его боялась, говорила, что он с дьяволом спелся – наверно, из-за его тату. А потом я сфотографировала на телефон его крестик. Он его иногда забывает в душе, хотя обычно носит. Хочешь посмотреть?
Ашанти достала из кармашка джинсовых шорт потертый «самсунг» и начала искать в нем фотографию.
– Вот, глянь.
