бросая взгляд на эти кучи, я видел блестящие глаза крыс, кишевших в лачуге. Отвратительные объекты были достаточно пугающими, но еще ужаснее выглядел покрытый пятнами крови старый мясницкий топор на железной рукояти, который стоял у стенки справа. И все же эти вещи меня не очень тревожили. Рассказы двух стариков были такими захватывающими, что я все сидел и сидел там, пока не наступил вечер, и кучи мусора не стали отбрасывать темные тени на провалы между ними.
Спустя какое-то время я забеспокоился. Не могу сказать, из-за чего именно, но мне что-то не нравилось. Беспокойство – это инстинкт, и оно служит предостережением. Свойства психики часто служат часовыми интеллекта, и, когда они подают сигнал тревоги, разум начинает действовать, хоть и подсознательно.
Так произошло и со мной. Я начал осознавать, где нахожусь и что меня окружает, и спрашивал себя, как мне следует действовать, если на меня нападут; потом мне неожиданно пришла в голову мысль – хоть и без явной причины, – что я в опасности. Осторожность шептала: «Сиди смирно и не подавай виду», и поэтому я сидел тихо и не подавал виду, так как чувствовал на себе взгляд четырех хитрых глаз. Четырех, если не больше. Боже мой, какая ужасная мысль! Возможно, эту лачугу с трех сторон окружили злодеи – шайка головорезов, каких может породить только полвека то и дело вспыхивающих революций.
От ощущения опасности мой ум и наблюдательность обострились. Я стал более внимательным, чем обычно, и заметил, что глаза старухи все время смотрят на мои руки. Я тоже взглянул на них и увидел причину – мои кольца. На левом мизинце я носил массивное кольцо-печатку, а на правой – недурной бриллиант.
Я подумал, что если мне грозит опасность, то первым делом следует усыпить подозрения, и попытался перевести беседу на сбор тряпья, на сточные трубы, на те вещи, которые в них находят, и таким образом постепенно заговорил о драгоценных камнях. Затем, воспользовавшись подвернувшимся случаем, спросил старуху, разбирается ли она в таких вещах. Она ответила: да, немного. Тогда я вытянул правую руку и, показав бриллиант, спросил, что она о нем думает. Старуха ответила, что плохо видит, и склонилась над моей рукой. Я произнес как можно небрежнее: «Простите меня! Так вам будет видно лучше!», снял с руки кольцо и вручил ей. Сморщенное старческое лицо осветилось дьявольским светом, когда женщина дотронулась до камня, а потом украдкой бросила на меня быстрый и острый взгляд, подобный вспышке молнии.
На мгновение она наклонилась над кольцом, словно рассматривала его, и ее лица не было видно старик же смотрел прямо перед собой и одновременно шарил по карманам. Потом он достал пачку табака, трубку и начал ее набивать. Я воспользовался паузой и тем, что избавился на мгновение от пристальных взглядов, чтобы осторожно оглядеть хижину, уже совсем тускло освещенную и полную теней. Там по-прежнему лежали груды мусора разной степени зловонности, стоял в правом углу у стенки страшный топор в пятнах крови, и повсюду, несмотря на мрак, сверкали злобные крысиные глаза. Я видел их даже сквозь щели в досках задней стены, низко, у самой земли. Но погодите! Эти последние глаза показались мне более крупными, яркими и злобными, чем остальные.
Я почувствовал себя в том взбудораженном состоянии, какое человеку придает нечто вроде духовного опьянения, лишь только и удерживающее тело на ногах. На миг мое сердце замерло: нельзя терять ни секунды! А в следующее мгновение меня охватило холодное спокойствие, и тело мое наполнили энергия и самообладание – идеальное самообладание, как мне казалось, – а все мои чувства и инстинкты пришли в состояние высочайшей готовности.
Теперь я понимал всю степень опасности: меня окружали люди, готовые на всё! Я даже не мог предположить, сколько их лежит там, на земле, позади хижины, выжидая подходящего момента, чтобы нанести удар. Я знал, что я крупный и сильный мужчина, к тому же англичанин, а значит, буду бороться до конца, и они тоже это знали. Каждый из нас ждал первого шага противника. В последние секунды я получил, как мне казалось, преимущество, так как знал об опасности и понимал ситуацию. Сейчас, думал я, проходит проверку мое мужество. Проверку на стойкость, а проверка боем, возможно, еще впереди!
Старуха подняла голову и с удовлетворением сказала мне:
– Очень красивое кольцо. Прекрасное кольцо! У меня когда-то были такие кольца – о да, много колец, и браслетов, и серег! О, в те чудесные дни я заставляла плясать весь город! Но сейчас они меня забыли! Они меня забыли! Они? Ну, они даже никогда не слышали обо мне! Может, разве что их дедушки меня помнят. Некоторые из них! – и она рассмеялась хриплым, каркающим смехом. А затем, должен признать, она поразила меня, потому что вернула мне кольцо с намеком на старомодную грацию, не лишенную пафоса.
Старик, привстав с табурета, посмотрел на нее с внезапной яростью и вдруг хрипло велел мне:
– Дайте посмотреть!
Я уже собирался протянуть ему кольцо, но тут старуха воскликнула:
– Нет! Нет, не давайте его Пьеру! Пьер – чудак. Он вечно теряет вещи, а кольцо такое красивое!
– Стерва! – свирепо рявкнул старик. И тут женщина вдруг произнесла очень громко – гораздо громче, чем было необходимо:
– Погодите! Я вам кое-что расскажу о кольце.
Что-то в звуке ее голоса меня покоробило. Возможно, причина была в моей сверхчувствительности, так как мои нервы были напряжены до крайности, но мне показалось, что старуха обращается не ко мне. Украдкой оглядев хижину, я увидел крысиные глаза в куче костей, но не в глубине хижины. Однако они снова возникли в тот же момент. Старухин призыв «Погодите!» отсрочил нападение, и следившие за нами люди снова заняли свое прежнее положение –
