– Ура-ура!
Когда же сверху упала третья семерка, ворон, сидевший на стропилах, вдруг начал раздуваться. Он уже стал всемеро крупнее, чем был, и начал приподнимать листы шифера на крыше школы. Все ученики посмотрели вверх, а Ёршик даже рот раскрыл от удивленья. И именно в этот рот Мистер Галка, стремящийся поскорее избавиться от семерок, уронил еще одну цифру.
– Две тысячи триста один! – выплюнул Ёршик.
Мистер Галка бросил ему в рот еще одну семерку, и Ёршик, еще сильнее брызгая слюной, произнес:
– Шестнадцать тысяч восемьсот семь!
Тогда ворон принялся швырять в него семерки так быстро, как только мог; и каждый раз, когда он бросал цифру, Мистер Галка становился все меньше и меньше, пока не достиг своих естественных размеров. А Ёршик продолжал из последних сил выкрикивать числа, брызжа слюной и задыхаясь, пока лицо его не почернело, и он не упал в обморок, добравшись до «семьдесят девять тысяч семьсот девяносто два миллиарда двести шестьдесят шесть тысяч двести девяносто семь миллионов шестьсот двенадцать тысяч один».
И лишь тогда Острик открыл глаза и обнаружил, что все это время он спал, свесив голову с края парты.
Ложь и лилии
Кларибель мирно и счастливо жила с матерью и отцом с того времени, когда была совсем крошкой, до того, когда в десять лет пошла в школу.
Ее родители были хорошие, добрые люди, которые любили правду и всегда старались выбирать верные пути. Они учили Кларибель всему хорошему, а ее мать, Фридолина, каждый день ходила навещать и утешать больных и брала дочку с собой.
Когда Кларибель пошла в школу, она стала еще счастливее, потому что у нее теперь не только был свой дом, как и раньше, но и появилось много новых друзей, ее ровесников, с которыми она познакомилась и которых полюбила. Наставница, которая учила детей, была очень хорошей, очень милой и очень старой, с красивыми седыми волосами и добрым лицом, выражение на котором никогда не было строгим и суровым, за исключением тех случаев, когда кто- нибудь из учеников говорил неправду. Тогда улыбка исчезала с ее лица, и это было похоже на перемену в небе, когда солнце уже село; тогда старушка становилась мрачной и молча плакала. Если ребенок, который поступил плохо, приходил, сознавался в своем проступке и обещал никогда-никогда больше не лгать, улыбка возвращалась на лицо наставницы, подобно солнечному свету. Но если ребенок упорствовал во лжи, ее лицо становилось суровым и оставалось в памяти лжеца, даже когда старушки не было рядом.
Каждый день наставница рассказывала детям о красоте правды и о том, что ложь – черная, ужасная вещь. Она также рассказывала им истории из Великой Книги, и была среди них одна, которую старушка особенно любила и все ее ученики тоже. Это была история о прекрасном Городе, где после смерти будут жить хорошие люди.
Детям никогда не надоедало слушать об этом Городе, похожем на яшму, прозрачную, как кристалл, с двенадцатью воротами, на которых написаны их названия; обычно они расспрашивали наставницу об Ангеле, который измерял Город золотой тростинкой. В конце рассказа голос наставницы всегда становился очень серьезным, а дети затихали и теснее прижимались друг к другу в страхе, ведь старушка говорила, что за пределами этого прекрасного Города навсегда приговорены стоять те, «кто любит и говорит неправду». А добрая наставница рассказывала о том, как ужасно было бы стоять там, снаружи, и лишиться всей той красоты и вечного великолепия, которые находятся внутри. И все это из-за проступка, которого ни одно человеческое существо не должно допускать, – из-за лжи. Люди не слишком сердятся, даже если человек виноват, но сразу же сознался в этом; но если вину усугубляет ложь, тогда всех охватывает справедливый гнев. И если мужчины и женщины – даже отцы и матери, нежно любящие своих детей, – гневаются, то насколько же сильнее будет гнев Бога, против которого совершает грех солгавший?
Кларибель любила эту историю и часто плакала, когда думала о бедных людях, которым придется навечно остаться вне стен прекрасного Города, но она и помыслить не могла, что сама способна солгать. А меж тем, когда люди считают себя очень хорошими, им грозит опасность согрешить, ведь если мы не будем всегда остерегаться зла, то наверняка сделаем что-нибудь не так. Вот почему никогда не лгавшая Кларибель не опасалась зла, и вот почему ее легко было ввести в искушение. А случилось это так.
Все ученики решали задачи. Некоторые, хорошо знавшие арифметику, справились с заданием и получили верный ответ, другие решили задачу, но ответ не сходился с учебником, а третьи застряли и не сумели получить совсем никакого ответа. Парочка особенно избалованных детей даже не попытались получить ответы, а просто нарисовали картинки на своих грифельных досках и подписались. Кларибель попыталась решить свою задачу, но не смогла вспомнить, сколько будет девятью семь. Вместо того чтобы начать с «дважды один – два» и двигаться дальше, она разленилась, бросила задачу и начала рисовать, но и это занятие вскоре ей наскучило. Девочка посмотрела в окно, придумывая, что бы нарисовать, и увидела внизу на окне красочные цветы, которые изобразили там, чтобы дети во время уроков не отвлекались на прохожих. Кларибель остановила взгляд на одном из этих цветов, лилии, и стала ее рисовать.
Скуро-Искуситель увидел, что девочка смотрит в окно, и начал свое коварное дело. Чтобы помочь ей совершить то, чего не должна, он принял форму лилии и еле заметно проступил на грифельной доске, так, чтобы Кларибель только оставалось обвести контур – и вот рисунок готов. Конечно, нет ничего плохого в том, чтобы нарисовать лилию, и, если бы Кларибель сделала это сама и в соответствующий момент, ее бы похвалили; но даже хорошее дело
