– Отлично! – ответил доктор. – Теперь расскажите нам обо всем, что вы заметили в старом доме.
И Малькольмсон тотчас же, не сходя с места, рассказал во всех подробностях обо всем, что происходило в две предыдущих ночи. Время от времени его прерывали восклицания миссис Уитмен, пока наконец он не пересказал эпизод с Библией. Взбудораженные чувства хозяйки гостиницы выплеснулись в громком крике, и только после того, как ей налили добрый бокал бренди с водой, она снова взяла себя в руки. Доктор Торнхил слушал, и лицо его все больше мрачнело, а когда повествование подошло к концу и миссис Уитмен вновь пришла в себя, он спросил:
– Та крыса всегда поднималась по веревке сигнального колокола?
– Всегда.
– Полагаю, вам известно, – помолчав, спросил доктор, – что` это за веревка?
– Нет!
– Это, – медленно произнес доктор, – та самая веревка, на которой палач вешал всех жертв судебных приговоров злобного судьи!
Тут его перебил еще один вскрик миссис Уитмен, и пришлось принять меры, чтобы привести ее в чувство. Малькольмсон посмотрел на свои часы и увидел, что уже близок час обеда, поэтому он ушел домой, не дождавшись, когда хозяйка гостиницы полностью придет в себя.
Когда к миссис Уитмен вернулись силы, она набросилась на доктора с сердитыми вопросами о том, что он имел в виду, вкладывая такие ужасные мысли в голову бедного юноши.
– У него тут и так достаточно всего такого, что может его расстроить, – прибавила она.
– Дорогая мадам, – ответил доктор Торнхил, – я сделал это с вполне определенной целью. Я хотел привлечь внимание мистера Малькольмсона к веревке колокола и зафиксировать его на ней. Возможно, молодой человек слишком возбужден, ведь он слишком много занимался; хотя должен сказать, что выглядит он вполне здоровым и крепким как умственно, так и физически, но, с другой стороны, эти крысы… и этот намек на дьявола. – Доктор покачал головой и продолжал: – Я бы предложил остаться с ним на ночь, но чувствовал, что это его заденет. Он может сильно испугаться ночью, или у него случатся галлюцинации, и в этом случае я хочу, чтобы он дернул за эту веревку. Он там совсем один, и это нас предупредит. Возможно, мы доберемся до него вовремя, чтобы помочь. Сегодня я лягу спать поздно и буду внимательно слушать. Не пугайтесь, если в Бенчерче случится что-то странное до наступления утра.
– Ох, доктор, что вы имеете в виду? О чем вы?
– Вот что я хочу сказать: возможно – нет, даже вероятно, – мы услышим звон большого сигнального колокола из дома судьи сегодня ночью. – И с этими словами доктор эффектно удалился.
Когда Малькольмсон пришел домой, то обнаружил, что вернулся несколько позднее обычного, и миссис Демпстер уже ушла: правила приюта Гринхау нарушать нельзя. Зато молодой человек с радостью обнаружил, что дом ярко освещен и прибран, в камине весело играет пламя, а огонь лампы хорошо отрегулирован. Вечер был немного холоднее, чем обычно в апреле, а ветер быстро усиливался, и имелись все признаки того, что ночью грянет буря. На несколько минут после прихода Малькольма крысы прекратили шуметь; но вскоре привыкли к его присутствию и снова начали свою возню. Студент был рад их слышать, так как опять почувствовал в этом шуме признаки дружеского общения, и его мысли снова вернулись к тому странному факту, что они прекращали проявлять себя тогда, когда на сцену выходила та большая крыса со злыми глазами. Горела только лампа для чтения, и ее зеленый абажур затенял потолок и верхнюю часть комнаты, поэтому веселый огонь камина, разливающийся по полу и сияющий на белой скатерти, лежащей в конце стола, казался теплым и радостным. Малькольмсон с большим аппетитом и в хорошем настроении приступил к обеду. Поев и выкурив сигарету, он с упорством взялся за книги, твердо решив не давать себя отвлечь, так как помнил о своем обещании доктору и решил наилучшим образом использовать имеющееся в его распоряжении время.
Примерно час он усердно работал, но постепенно его мысли начали отдаляться от книг. Обстановку вокруг, отвлекающую внимание, и собственную нервозность невозможно было игнорировать. К этому времени ветер стал настолько сильным, что началась настоящая буря. Старый дом, хоть и был прочным, казалось, содрогается до самого фундамента, ветер ревел и выл в его многочисленных дымоходах и необычных старых фронтонах, издавая странные, неземные звуки в пустых комнатах и коридорах. Даже большой сигнальный колокол на крыше, наверное, ощущал силу ветра, так как веревка слегка поднималась и опускалась, словно колокол иногда покачивался, и гибкая веревка падала на дубовый пол с жестким и гулким стуком.
Слушая этот звук, Малькольмсон вспомнил слова доктора: «Это та веревка, на которой палач вешал жертв жестоких приговоров судьи». Он подошел к углу камина и взял веревку в руки, чтобы рассмотреть. Она, казалось, таила в себе некий смертельно опасный интерес, и пока молодой человек стоял там, он на несколько мгновений погрузился в размышления о том, кто были эти жертвы, и о мрачном желании судьи всегда иметь такую ужасающую реликвию перед собой. Пока Малькольмсон стоял так, качание колокола на крыше время от времени приподнимало веревку, но потом появилось новое ощущение – нечто вроде дрожи в веревке, будто по ней что-то двигалось. Инстинктивно взглянув вверх, студент увидел, как большая крыса медленно спускается к нему, глядя на него в упор. Уронив веревку, он отпрянул назад с приглушенным проклятием, а проклятая тварь снова взбежала по веревке наверх и исчезла, и в тот же мгновение Малькольмсон осознал, что издаваемый крысами шум, который на время прекратился, начался снова.
Все это заставило молодого человека задуматься, и ему пришло в голову, что он так и не поискал нору этой крысы и не осмотрел картины, как намеревался. Он зажег другую лампу, без абажура, и, подняв ее вверх, встал напротив третьей от камина картины с правой стороны, где вчера ночью на
