– А ты говорил, что он в тюрьме, – добавил другой.
Тот, кого назвали Бушелом, вытаращился на меня, покраснел, кинул взгляд на девушку и натужно, выдавливая из себя слова, проскрипел:
– Завтра утром дуэль с моим защитником, назначьте время и место.
Я всем назначал полигон гильдии магов. Туда направил и его. Следом вся эта компания радостно тоже назначила мне дуэли, видимо не опасаясь и пребывая в уверенности, что защитник Бушела вытрясет из меня душу.
Девушка многозначительно улыбнулась мне своей очаровательной улыбкой: мол, ну что я говорила? Поставила тарелку на стол и прошептала:
– Я буду ждать.
Она и парни покинули зал, оставив меня одного. Становилось скучно. Так поругаться, пожрать и бесцельно бродить я мог где угодно. Хоть на улице, хоть в любом столичном трактире. Надо чем-то себя занять. Я проследил взглядом за ушедшей компанией и улыбнулся. Мысли, как занять себя, пришли почти мгновенно.
Ошвар риз Крензу был собой недоволен, но старался этого не показывать. Какой-то залетный провинциальный барон посмел бросить ему вызов и испортил все настроение. Даже неприступная Аграсса предложила ему себя. Конечно, назло Ошвару, из-за того что он закрутил роман не с ней, а с ее подругой Лукрецией. А что она хотела, подарки, ухаживания за просто так? Ну уж нет, он не сельский дурачок. «За все надо платить, детка», – подумал он.
В открытую дверь вбежал взбешенный чем-то Бушел. Осмотрелся, увидел Ошвара и компанию и направился к ним. Подошел, тяжело дыша, и уставился на него.
– Бушел, ты чего такой злой? – с усмешкой спросил Ошвар.
А за спиной раздались смешки:
– Да небось опять служанка избила.
И все дружно захохотали. Даже Ошвар не выдержал, и на его лице промелькнула улыбка.
– Смеетесь, да? – прорычал Бушел и вдруг тонким визгливым голосом завопил: – Ты кого назвал дурнем? Недоносок! Ты кровью смоешь оскорбление! – И, плюнув Ошвару на сапоги, убежал.
Наследник герцога оторопело смотрел ему вслед.
– Это что сейчас было? – растерянно спросил он.
В дверях снова показался Бушел. Только на этот раз он весело улыбался и был в компании друзей.
«Совсем обнаглел, – глядя на него, со злостью подумал Ошвар. – Думает, приведет своих дружков и спрячется за ними? Вот сволочь!»
Тем временем Бушел как ни в чем не бывало подошел к изумленно замершей компании и поздоровался:
– Привет, Ошвар! Привет, ребята!
Ответом ему были тишина и удивленные взгляды. Не понимая, почему его так встречают, Бушел спросил:
– Вы чего молчите?
– Ты еще спрашиваешь?!
– Ну да! – Бушел растерянно огляделся. – А в чем дело?
– Я тебе отвечу, придурок, если ты вытрешь мне сапог, на который плюнул.
– Ошвар, ты в своем уме? – Бушел побледнел. – Какой сапог? Почему я должен его вытирать? – Он оглядел хмурую компанию и сделал шаг назад. – Что-то вы, ребята, не в себе.
Спорить с разозленным Ошваром было глупо. Бушел это хорошо знал, как и то, чем это обычно заканчивается. Тем более враждовать он никоим образом не собирался.
– Я лучше пойду. – Бушел осторожно отошел от компании и вышел из зала.
– Он какой-то странный, вы не находите? – Ошвар оглянулся на свою свиту.
А Бушел неожиданно вернулся вновь. Быстрым шагом приблизился к недоуменно смотревшим на него молодым людям.
– Вытереть сапог, говоришь? – Он вызывающе уставился на Ошвара. И вдруг плюнул ему в лицо. Весело засмеялся и, развернувшись, бросился бежать вон из зала.
Ошвар был поражен до глубины души, так с ним еще никто не смел себя вести. Его глаза были широко открыты, и он по-детски обиженно ими моргал. Наконец до него дошло, что произошло. Он вытерся рукавом и, яростно взревев:
– Стой, сволочь! – устремился вслед за обидчиком.
Конечно, с одной стороны, я поступал мелочно или даже подло, принимая иллюзию Бушела. Но принцип «разделяй и властвуй» всегда приносил нужный результат. И по моему глубокому убеждению, с этой моральной стороны смотреть на ситуацию, возникшую вокруг меня, было нельзя. Они объявили мне войну без всяких правил. Будут подсылать бретеров, зарабатывающих на жизнь убийствами на дуэлях, наемных убийц и не погнушаются подсыпать мне отраву в пищу. При этом сами будут оставаться в стороне. Люди, давно потерявшие честь и совесть, живущие по своим правилам замкнутого
