Она снова попробовала ударить – я уже не отслеживал, чем именно. Без разницы, какие снаряды пролетают сквозь пустое тело. Я ускользнул в прошлое по ленте воспоминаний и сейчас тянул Ольгу следом за собой.
– Правда, до нынешнего дня я не понимал, о ком именно думаю. Но, поверь, не было часа, чтобы я не подумал о тебе. Например, думал о тебе сегодня на закате, когда примерял ошейник. Отличное изделие! Датчики измеряют пульс, температуру, давление; так определяется интенсивность переживаемой эмоции. Задается пороговое значение, и если эмоция превышает его – ребенок получает удар током. Вполне ощутимый – по себе знаю. Да плюс к тому сигнал воспитателям: данный объект не справляется. Нужны дополнительные меры… Я подумал: как же ты ненавидела людей, которые надели на тебя эту штуку? И тут же получил ответ: холодно. Ненавидела ровно, спокойно, бесчувственно – так, чтобы не скакнуло давление, не участился пульс. Не ощущала эмоцию, а лишь констатировала ее, как нейтральный факт. Земля круглая, небо голубое, ты ненавидишь этих людей. Придет время, и ты убьешь их. Ты просто знала об этом – и все. Сколько было тебе лет, когда научилась так ненавидеть? Восемь?.. Девять?..
Теперь Ольга не атаковала, а собирала все свои силы в защиту. Строила критические барьеры, отгораживалась отрицаниями, проекциями, рационализациями. Она ждала нападения. Думала, что мой длинный монолог – лишь подготовка атаки…
– Я думал о тебе, когда рассматривал обгоревшую липу. От интерната ничего не осталось, все снесли, чтобы выстроить супермаркет. А липу пожалели. У нее обуглена половина ствола – с той стороны, где стояло здание. Хорошо горел интернат, жарко. Наверное, ты подожгла бензин – в таком учреждении должны быть резервные генераторы. Я думал: почему ты выбрала такой сложный и кровавый путь? Ведь среди персонала были двое пешек без подготовки пси-тэ: Катерина Петровская, Иван Березин. Любого из них ты могла подчинить себе и с его помощью уйти. Полковник Мазур специально оставил тебе калитку. Этакий выпускной тест: если сможешь бежать с помощью пси-воздействия, значит, обучение успешно. Вместо этого ты устроила пожар. Так ненавидела то проклятое место, что мечтала стереть с лица земли?.. Конечно, но мотив был иной. Ты знала, что вас найдут и вернут, если только не развалить весь эксперимент до основания. Жалела ли когда-нибудь шестерых детей, твоих одноклассников, погибших в пожаре? Нет, не жалела. Отчасти, потому, что были они ниже, слабее, глупее тебя – второй сорт. А главное – потому, что жалость бесполезна. Не было смысла ее испытывать.
– Конечно, я думал о тебе на каждом из мест преступления. Как ты это сделала?.. Тогда мне казалось невероятным – заставить человека покончить с собой! Экое чудо!.. На самом-то деле, было просто. Ты встретила Катерину и подарила цветы. Она удивилась, хлопала глазами, пыталась понять: что за подарок, и почему твое лицо кажется знакомым?.. Пока она была беззащитна, ты развернула в себе всю ту горечь, отчаяние, безнадежность, боль, что пережила в детстве, и аккуратно, длинным невербальным импульсом влила Катерине. Ее комплекс вины вспыхнул с адской силой. А ты ушла, вложив ей в руку пузырек кислоты и сказав напоследок одну фразу. Например, такую: «У тебя нет детей – ты сама их убила».
Почему Ольга слушала меня?.. Почему просто не попыталась сбежать? Видимо, потому, что я не пробовал ни нападать, ни защищаться. Мои слова не содержали ни угрозы, ни страха, ни хитрости, ни манипуляции. Я просто рассказывал то, что знал о ней, и это завораживало. Прежде в ее жизни не было подобных разговоров.
– Старый Иван Березин был самой простой из целей, потому ты поручила его Черткову. Тот подобрал Березина на улице, посадил в машину, отвез домой. Зашел в гости, сел напротив и бесконечно долго смотрел в глаза. Молча. Полагаю, он не сказал ни слова. Березин метался… Пытался просить прощения, оправдываться, умолять, жаловаться… Рассказывал что-то, задабривал, поил коньяком… Живой Чертков оказался страшнее, чем шесть детских трупиков, что прежде висели на совести. Мертвец – это прошлое. Его можно оставить за спиной и уйти. Унести с собой боль, вину, муки совести – но все же сбежать в будущее, вместе с течением времени. А от живого не уйдешь: он всегда в настоящем, как и ты. Сидит, смотрит в глаза. И молчит, давая тебе время изгрызть себя до костей… Когда Березин был уже раздавлен, Чертков вынул ваше фото, положил перед ним – этого хватило. Как он внушил нужный способ самоубийства – не знаю. Да и не важно, на самом деле: мы ведь не о Черткове говорим, а о тебе.
– С полковником Мазуром было куда сложнее. Ведь он – ладья – не чувствовал никаких мук совести. Неизбежные жертвы – вот и все о детских трупиках. К монстру нужен был особый подход. Чертков не справился бы, такое дело лишь тебе по силам. Ты поняла, чем ударить полковника: показала ему, какою стала. Мазур был прав, эксперимент удался, ты сделалась ферзем. Даже превзошла ферзей! Ты – подлинное чудовище, ему на зависть. Прекрасное творение, предмет гордости! Но именно в этом и состоит провал: в том, что ты слишком удачна. Самый блестящий успех равен самому тяжкому поражению. Эксперимент провалился не потому, что сгорел интернат, а потому, что ты слишком сильна. Смертные ни за что не смирятся, что среди них будут жить монстры в человеческом обличье. Ну, а в качестве контрольного выстрела ты подчеркнула разницу между собой и Сашенькой Мазуром – сыном полковника. Тигр родил хорька… Каково ему после этого смотреть на чужих тигрят?
– Потом был Дим – труднейшая из целей. Предупрежденный об опасности, готовый ко всему, опытный. Ты хотела помериться с ним силой, но не могла: Дим рвался встретиться с Чертковым, не с тобой. Зато в защите ладьи имелась дыра: слишком сильная любовь к жене. Чтобы использовать ее, потребовалась небольшая подготовка: ты встретила Алену на улице и попросила телефон, и заблокировала звонки от мужа. Тем же вечером бедный, предсказуемый Дим явился допросить Черткова. Тот строил защиты, отнекивался, хитрил – и тем самым заманивал Дима в ловушку, вызывал желание пробивать, таранить, выводить на чистую воду. И когда Диму казалось, что Чертков уже на пороге признания, тут-то он и признался: «Твоя Алена…». И осекся, заперся. Дим обмер от страшной догадки. Принялся звонить жене, снова и снова – она не брала трубку, хотя телефон и был включен! Дим пришел в ужас. Катерина выпила кислоту, Березин отрезал себе руки… Алена – любимая, дорогая – не берет трубку. Он накинулся на Черткова: «Что ты сделал с Аленой?!» И тот проблеял: «Умоляю, только не бей меня…» До того Дим не собирался его бить, даже в голову не приходило. Но тут… Иногда оружие пешек
