надежнее магии. Он врезал Черткову по морде. Тот упал, заливаясь кровью, крича, но все еще молчал про Алену. Дим сорвался и стал избивать эту тварь. «Что с Аленой, сука?! Что с ней?!!» Дальше было несложно: вытерпеть сколько-то ударов, вцепиться в одежду мучителя, стоя на коленях, умоляя о пощаде… внезапным рывком выдернуть пистолет.
…Странное чувство: так слабо присутствовать в реальном мире. В гостиничной комнате с окнами на Тернопольский Став было четыре человека. Саша Мазур, пьянчуга и сын полковника, вероятно, уже пришел в себя, пытался шевелиться, выплюнуть кляп. Марина Вилинская, ферзь и советник МИДа, наверное, вернулась к жизни, открыла глаза, слушала происходящее, может быть, что-то говорила… Я не замечал ни их, ни даже собственное тело. Следил за единственным важным сейчас человеком – Ольгой, а она находилась там же, где и я: в прошлом.
Я повел ее за руку еще глубже.
– Юрий Чертков… огромное разочарование. Я, глупый, смотрел на него с опаской, потом – с ненавистью, потом – с недоумением. Лишь недавно сумел подобрать нужный ключ: разочарование. Юрий вышел из ада, как ты, но вынес не силу, не холодную ненависть, не самоконтроль, не бесконечное чувство превосходства, а – слабость: детскую любовь. И еще – позорное желание стать простым человеком. Нашел приемных родителей, завел друзей, даже фамилию сменил – стал каким-то безликим Малаховым! Ты не могла этого понять. Ты, потратившая годы на то, чтобы отточить технику и подготовиться к мести. Ты, гордая своей пугающей исключительностью. Ты-то не меняла фамилию, о нет! В интернате вас назвали по населенным пунктам Тернопольской области. Микулинцы – милый городишко на Черновецкой трассе, там варят отличное пиво… Итак, Чертков опустился до смертных и разочаровал, но все еще мог помочь. Его помощь уже пригодилась тебе тогда, при побеге: один должен был отвлечь охранников, другой – поджечь бензин. И снова была нужна теперь, когда пришло время мести. Ты сумела найти Черткова спустя много лет после бегства. И он был невероятно рад тебе… вот только желания его были странными. Холодной ненависти почти не сохранилось в нем, а осталась – любовь к тебе. Слабовольный дурак… Любовь – всегда слабость. И снова я признаю, каким глупцом был весной. Кому первому расскажет мужик о своей беде? Черт, любимой девушке, конечно. Вот Юрий и позвонил тебе, когда попал под следствие. Твоя профессия адвоката – всего лишь предлог.
– Малаховы, приемные родители Юрия, – этих людей мне действительно жаль. Они ни в чем не были виновны, кроме того, что имели влияние на Юрия. Но ты сбила их двоих одним ударом и получила Черткова в свое безраздельное пользование. Ты внушила подозрения старшему Малахову так тонко, что он до сих пор этого не понял. Все считает, что это приемный сын его сглазил, а не ты… На протяжении полутора лет Чертков помогал тебе. Вместе вы разыскали всех обидчиков, уничтожили одного, второго, третьего. Вроде бы, все шло по плану. Но тут Юрий начал творить глупости: оставил паскудное фото, засветился на месте преступления, он даже – черт возьми! – до сих пор хранил ошейник. Он начал бесить тебя, но как раз в это время угодил под арест, и выяснение отношений пришлось надолго отложить. Адвокат-пситехник – это очень круто, я тебе скажу. Юрий Чертков стал, наверное, первым гражданином Украины, кто был судим за убийство в целях самообороны и вышел на свободу. Когда он вышел, ты, весьма разумно, последила за ним несколько дней с расстояния – и стала свидетелем моих проделок. Присмотрелась получше и ко мне, и к Марине. Затем Юрий сбежал в Полтаву, и ты поехала за ним. Разговор был недолгим, возможно, даже без слов. В сущности, ты и так уже все поняла. Юрий Чертков хотел рассказать всем свою историю. Хотел, чтобы люди знали, за что вы мстите, чтобы вам сочувствовали, чтобы вас жалели… Постыдная, мерзкая слабость. К тому же, опасная. И ты застрелила его. Надежным автоматическим оружием пешек. В сравнении с судьбами других целей, в сравнении с твоим собственным детством, пуля в лицо – это было милосердие. Кстати, я знаю, куда ты дела пистолет: он в моем багажнике, в отделении для запаски. Ты рассчитывала, что менты арестуют нас с Мариной… Но вышло иначе, и ты подумала: а так даже лучше! Приятнее сделать это самой. Как разумный стратег, провела предварительный артобстрел: сеанс глубокого внушения с этим беднягой – и он послужил твоим первым снарядом.
Я кивнул в сторону Саши Мазура, тот злобно замычал сквозь кляп.
В горле пересохло от долгого монолога. Я налил два стакана воды, один подал Ольге.
– Я очень хорошо тебя понимаю, – сказал я ей без тени насмешки. – Представь: я знаю Марину тринадцать лет, но никогда не понимал ее так хорошо, как сейчас тебя. И потому не могу не вернуться к вопросу, с которого начал: что теперь? Положим, ты справишься с нами. Что будешь делать дальше? И главное – кем станешь? Почти всю свою жизнь ты оттачивала технику, лелеяла ненависть, строила и воплощала планы мести. А теперь – представь, что будет завтра. Месть свершена. Концы убраны. Уничтожены свидетели, соучастники, преследователи. Нет больше врагов. А цель в жизни осталась? Хоть какая-то?..
Я протянул руки к Ольге и осторожно подвернул горловину водолазки – так, чтобы ожог стал хорошо виден.
– И еще одно меня волнует: кто ты теперь? Ты была – пережитая боль и затаенная ненависть, и жажда мести. Ты была – память. Понимаешь… бензин – не взрывчатка, его легко поджечь так, чтобы самой не пострадать. Я уверен, ты намеренно позволила капле горючего попасть на тело – чтобы навсегда получить эту метку. То, что было в детстве, не просто твоя гордость, а больше – твоя идентичность. И что теперь? Ненависти нет – все объекты мертвы. Планов нет – выполнены. Заслуг нет – твои преступления припишут Черткову и мне. А память… видишь ли, в этой комнате собрались все люди на свете, кто знают о тебе хоть что-то. Говорят, ферзь – одинокая фигура. А ты – не ферзь, ты – исключение даже среди ферзей. Представь, каково тебе будет, когда не станет нас.
Я вынул из-за пояса пистолет. Отщелкнул обойму, показал, что в ней есть патроны, и положил оружие на стол возле Ольги. Затем взял сотовый, нашел номер следователя, и, не набирая его, протянул трубку Ольге.
